Читать «Князь механический» онлайн - страница 162

Олег Константинович слабо улыбнулся.

— А теперь, — продолжил он, — я прошу простить и оставить меня. Эти минуты надо пережить одному. Благослови вас Бог.

Бурцев кивнул, ничего не сказал, пожал протянутую князем руку и вышел.

Олег Константинович подошел к столу, взял фотокарточку и опустился обратно в кресло. На пожелтевшей и обсыпавшейся по линии сгиба карточке был изображен кабинет профессора Мантейфеля. Стены с полками, на переднем плане — большой письменный стол. На столе — его, Олега Константиновича, фотография. Перед столом, опираясь на него руками — сам доктор и ударник. В новой гимнастерке с нашивками за ранения, корниловской «адамовой головой» на рукаве и тремя Георгиями. Подтянутый, гордо расправивший плечи. На обороте по-немецки подпись. «Мои детки — Олег и Семен. Соберемся ли мы когда-нибудь вместе?»

Свою вторую семью князь потерял, как и первую. И с ней он потерял своего царя.

Олег Константинович подошел к висящим на стене часам, открыл их крышку и взял заводной ключ. Сел обратно в кресло и расстегнул китель. На его левой груди, чуть ниже соска, был латунный люверс и обыкновенный заводной механизм, заводивший искусственное сердце.

Искусственное сердце билось в нем с 28 сентября 1914 года. Когда под Владиславовом выбитый из седла немецкий кавалерист прежде, чем конь Романова опустил ему на голову копыта, нажал на спусковой крючок карабина. Когда профессор Мантейфель влил в него синюю кровь и заставил ее двигаться по венам с помощью заводного сердца.

Князь родился заново точно таким же, каким был до смерти. Искусственное сердце было ничуть не хуже настоящего и имело в сравнении с ним лишь один небольшой изъян: он больше ничего не чувствовал. Ни страха, ни ненависти, ни любви, ни привязанности. Ни капли их — даже для собачьих носов фобографов на цеппелинах — не могло родить искусственное сердце. Он должен был бы стать машиной, не понимающей и потому презирающей все человеческое, как его брат Семен, но не стал. Потому что еще раньше, до смерти, кроме чувств у Олега Константиновича был долг. С того самого сентября он жил руководимый долгом, оставшимся у него после смерти. И никто не догадывался, что князь больше ничего не чувствует. Только отец, кажется, что-то подозревал и, вздыхая, говорил: «Что же этот немец сделал с моим мальчиком?» Но отец вскоре умер.

Сегодня долг кончился. Он вступил в неустранимое противоречие с действительностью.

Князь вставил ключ в сердце. Все было просто: чтобы остановить заводной механизм, достаточно слишком сильно затянуть пружину, тогда она лопнет. Так странно. Когда сердце только поставили, он очень боялся сломать его и заводил часто, но по чуть-чуть. Потом стал забывать и поэтому начал заводить реже, но туго. И все равно — не сердцем, а умом — боялся сорвать. А теперь вот хотел сорвать — и не мог. Завел уже до упора, ключ почти не вращался, но пружина держалась. Еще раз, два, три щелчка.