Читать «Князь. Записки стукача» онлайн - страница 248
Эдвард Станиславович Радзинский
Я поднялся по полутемной лестнице. Площадка перед дверью – в грязи от многих ног, заходивших в эти дни в квартиру. Знакомая дверь с вытертой клеенкой и золотой табличкой «Ф. М. Достоевский». Дверь была не заперта, прикрыта. Запах лекарств… Я осторожно отворил ее…
Он лежал в кабинете. Вокруг постели в маленькой комнатке было многолюдно – Анна Григорьевна, дети, её старушка мать (они троюродные сестры с моей матерью), ещё двое каких-то неизвестных мне мужчин… Доктор сидел на стуле у его постели.
Он лежал одетый, голова на подушке была запрокинута. У кровати на столике горела лампа. Свет освещал совершенно безжизненное белое лицо и пятно крови на подбородке. Глаза были закрыты. Он находился в забытьи. Дышал судорожно, с каким-то хрипом сквозь раскрывшиеся губы. И вдруг… что-то изменилось. В следующее мгновение я понял: наступила
Доктор нагнулся к нему, ловко расстегнул рубашку и просунул под нее руку. Вздохнул, встал, сухо-утвердительно кивнул.
Аня упала в обморок. Ей давали нюхать нашатырь… Я ушел домой.
На следующий день я опять пришел в его квартиру. Он лежал в кабинете, но уже на столе. В комнате царил полумрак. По четырем сторонам горели свечи в бронзовых подсвечниках…
Голова его лежала на маленькой подушке… С него только что сняли посмертную маску, скульптор осторожно укладывал её в корзинку.
Я так и не смог поговорить с Аней… Когда освободили его лицо от маски, ей снова сделалось дурно… Хотели дать валерьянки, но по ошибке накапали нашатыря… Слава Богу, успела выплюнуть, не обожгла рот… Я обнял ее. Аню трясло… Мать ее увела.
И тогда я подошел к столу вплотную. Его лицо находилось прямо передо мной, странно освещенное. Как же оно изменилось! Обычно желтоватое, а теперь – белый алебастр. И полное невыразимой торжественности… Я не мог от него оторваться.
Сзади меня пономарь начал читать Псалтырь.
Когда я выходил из квартиры, публику пустили прощаться. Вся лестница оказалась запруженной людьми.
Я протискивался сквозь человеческий поток. Какие-то истерические курсистки в трауре… знаменитый адвокат Кони…
Хоронили, помнится, в последний день января. Было ясно, солнечно, стоял слабый морозец. Громадная толпа запрудила Ямскую улицу и Кузнечный переулок.
Вынесли гроб. Во Владимирской церкви, на которую смотрел он из окна кабинета, ударили колокола… Гроб, обитый парчой, сверкал золотом на морозе и плыл над толпой. Его несли на руках до знаменитой Александро-Невской лавры. Шествие растянулась на версту…
В церкви были Цесаревич, Победоносцев, Суворин и, кажется, сын Великого князя Константина – тот самый молодой поэт К. Р., обожавший Достоевского. Службу служил сам архиепископ, пел митрополичий хор…
Никогда еще так не хоронили русского писателя!
Вокруг церкви – множество охраны. Аню с детьми не хотели пустить в церковь, и я поспешил ей на помощь.
Все это время я не смел беспокоить вдову… Но это внезапное кровотечение не давало мне покоя. Через неделю в газете я прочел интервью с нею. Журналист писал: «Вдова говорит о том, что, пытаясь достать упавшую на пол вставку с пером, ее муж отодвинул этажерку…»