Читать «Князь. Записки стукача» онлайн - страница 119
Эдвард Станиславович Радзинский
– Но мне, милостивый государь, некому отдать ваши деньги.
Конверт – это был последний рубеж, тридцать сребреников!
И тогда я сказал жалко, указывая на прислуживавшего нам агента:
– Отдайте ему!
– С удовольствием… Это его жалованье за год. – И он обратился к филеру: – Наш щедрый господин дарит тебе, милейший…
– Премного благодарен, ваше благородие, – громыхнул старый филер и сунул объемистый конверт в сюртук.
После чего Кириллов положил передо мной бумагу:
– Извольте расписаться в получении…
И я расписался, как Фауст на договоре с чертом. Теперь я окончательно был в его власти.
На суд я пойти не решился. Газеты читал лихорадочно, но стенографические отчеты были бедны.
Тетушка же на суд поехала! Прибыла назад, полная впечатлений. Мучая меня, рассказывала:
– Гувернер твой держал себя великим наглецом – с усмешкой оглядывал публику. И председателю суда показал чуть ли не кукиш. Заявил, что убийство студента есть факт чисто политического характера. Русского суда не признает и «давно перестал быть слугой вашего деспота»… Его постоянно уводили за оскорбление суда и Государя. Публика негодовала и готова была разорвать его…
Все это она рассказала чуть ли не в восхищении! В заключение отметила:
– Поздно родился. А то быть бы ему Емелькой Пугачевым…
В газетах сообщили, что под аплодисменты зала его приговорили к двадцати годам каторжных работ в рудниках – и к публичной казни. После чего вместо обычного уменьшения срока Государь приговорил к бессрочному заключению в Алексеевском равелине.
Мне стало страшно. Выходит, Кириллов прав – это действительно
Но публичную казнь посмотреть я поехал. Я понимал, что прощусь с ним навсегда.
Он должен был исчезнуть в каменном мешке, о котором ходили ужасные легенды.
Эшафот, воздвигнутый в центре торговой площади, был оцеплен усиленным каре – полиция и жандармский дивизион… Толпа собралась большая. Я трусливо встал в задних рядах…
Подъехала позорная колесница в сопровождении конного конвоя. Он сидел в черной арестантской одежде со связанными руками. Выглядел очень оживленным. И я понял почему. Мечта осуществилась – он был в центре внимания…
Его свели с позорной колесницы. Забили барабаны, он пронзительно закричал палачу, перекрикивая барабанную дробь:
– Когда тебя повезут на революционную гильотину, я позабочусь, чтоб тебя так же больно связали ремнями… – Он добавил грязное ругательство.
Да, Бакунин не ошибся! Поднявшись на эшафот, привязанный к позорному столбу, гувернер и тут за себя постоял. Закричал:
– Вот здесь же мы поставим нашу гильотину, и тут сложат головы все мерзавцы, которые привезли меня сюда. Ждите! Через два-три года я встречусь здесь с ними! Небось сердечки-то от страха забились! Долой царя! Да здравствует вольный русский народ!
И тут с эшафота он увидел меня… Приветственно махнул рукой, заорал счастливо:
– Вижу тебя, сынок! Отомсти за меня, воспитанник!
Пусть не через два-три года, а через сорок пять лет, но гильотина и вправду заработала. И как заработала! Несчастного распорядителя казни, тогда уже глубокого старика, красногвардейцы выволокли на улицу и забили палками.
