Я лет в тринадцать начал сочинять;отверг я рано праздные забавы;вкусив восторг и слезы вдохновенья,я стал творить, но в тишине, но втайнеи, слово препарировав, как труп,и алгеброй гармонию поверив,в шестнадцать лет, к строке строку рифмуя,я сделался – ужасный графоман.В те времена известные поэтымогли собрать народу стадион,где масса, обалдев, завороженновнимала их неистовым словам.Творивший что-то в тишине и втайне,я выйти – как поэты те – хотелк народу и излить ему со сценывосторг души и слезы вдохновенья,прославиться, в умах укорениться —И кукиш всем в кармане показать.В начале девяностых интереск поэзии стал непрерывно падать,и те, кто собирали стадионы,концертным ограничивались залом —и то, на тот момент, полупустым.В кармане кукиш стал неактуальным;лет через пять все перешли бесславнов кафе, библиотеки, кабаки.восторг души и слезы вдохновеньяуже со сцены стало не излить.Как ни крути, народная любовьдля пишущих людей необходима,хотя, конечно, можно без нее,но пропадает изначальный стимул…Он у меня в ту пору и пропал.К чему? Зачем? Кому все это нужно?! —Я сам себя разгневанно спросили, не найдя достойного ответа,писать забросил.Раз и навсегда.Но вот через двенадцать долгих лет,увидев ненароком в Интернетесвои изрядной давности стихи,я ощутил прилив ТАКИХ ЭМОЦИЙ,ТАКИЕ ЧУВСТВА мигом пережил,что догадался сам себя отгуглить,и через Яндекс с Рамблером пробить.В одной непрезентабельной статьеменя упомянул известный критик.Он написал, что я давно исчез(цитирую неточно): «С горизонталитературной, пишущей Москвы»;
где я сейчас, ему-де неизвестно…«исчез и всё»… и больше ни строки;я знал его… мы вместе с ним когда-топытались самиздатовский журнал,на «Эрике» подпольно распечатав,наперекор властям распространять;у нас в те годы ничего не вышло,а почему – не помню, хоть убей.…Мой взор непроизвольно увлажнился,и по щеке непрошено слеза,мне кожу обжигая, пробежала, —подумал я: «О, это слишком верно!он этим как ремнем меня огрел».Я вбил еще разок в поисковикфамилию свою, а также имяи пару старых стихотворных строк…Но больше не нашел упоминанийни обо мне, ни о моих стихах.
3
Не это ли принудило вернутьсяменя к моим трудам литературным?!и, возбудив тщеславные мечты,заставило припасть к клавиатуреи после столь большого перерывав себе любовь к писанью воскресить?Не ведаю.Должно быть, как ни мучайсебя, как об колено ни ломай,как ни гноби, как лени ни потворствуй,ты все равно поймешь когда-нибудь:в писательстве твое предназначенье,твоя в нем жизнь, планида и т. п.Но я отвлекся. Председатель встали закурил косую сигарету,ее из пачки вытащив кривой.
Второй мужчина тоже закурилпривычно и со стула не вставая.Под потолок клубами взвился дым,и по канонам худших детективов,где непременно следователь «злой»и «добрый» фигурируют в тандеме,помятые кривые мужики,разыгрывая «доброго» и «злого»,неспешное дознанье учинилии тщательный допрос произвели.Где я живу? Где вырос? Где учился?Где я сейчас работаю и кем?Какой объем написанного мноюя предложить готов для рассмотреньякакой-то там комиссией у них,где принимают важные решеньяпо членству в вышеназванном СП.Я сразу же заметил между делом,что, несмотря на странную дотошностьи строгость всех расспросов, у меняни разу даже вкратце не спросили,в каких журналах я публиковался,к какой литературе интереспитаю, кто из авторов мне близок,а кто неинтересен и далек;зачем и почему я к ним явился,и что за политические взглядыменя прийти подвигли в их Союз.Как видно, это их не занимало;зато размер оклада, где сейчася спину гну в коммерческой структуре,чтобы себя с женою прокормить,им почему-то был небезразличен, —не меньше, чем налоговой. Ничуть.Своих доходов прямо не касаясь,я, чтобы все вопросы разом снять,достал из сумки тонкую книжонкусвою и, положив ее на стол,им предложил узнать меня поближе,глазами по страницам пробежав.Возникла в тот же миг немая сцена.Мужчина, что был следователь «злой»по-доброму, но криво ухмыльнулся;а «добрый» косо глазками сверкнул;но, меж собой они переглянувшись,сказали дружно: «ладно, хорошо!»и подождать за дверью попросилименя.Я молча вышел в коридор.За окнами стремительно смеркалось;вдоль улицы включились фонари.Невольно задержавшись у окна,я постоял минуту и подумал:К чему я здесь? Зачем сюда пришел?Ведь не снискать читательской любвипутем осуществления контактас писательскими кадрами страны —ее дурацким членством не заменишь,ни в этом, ни в каком-нибудь другомбессмысленном Союзе, и напраснылюбые наши помыслы, дела,когда доброжелательный читательне только перестал добра желатьписателям серьезным и поэтам,но просто книг их в руки не берет,а если уж берет, то непременнофантастику, иль свежий детектив…Зачем ему восторг и вдохновенье,когда, читая, хочет он отвлечьсяот дел насущных, тягот и забот?!Я начал в этом духе размышлять,кляня себя, читателей и время,но тут меня уверенно отвлек,в кармане завибрировав, мобильный —в динамиках заливисто Тристанзапел одну из вагнеровских арий,что я недавно спьяну или сдурусебе на телефон установил.
