Я посмотрел в окно. Там за узоромморозным, в желтом свете фонаря,вдоль серого неровного бордюраворона шла по снегу, как пингвин.Кусты – от лютой стужи – с гаражамипо-братски вдоль подъездов обнялись.Пересекая детскую площадку,просеменил к помойке чей-то пес,но, второпях обнюхавши контейнер,остался недоволен, убежал…Под снегом, прогреваясь, BMWмигала габаритными огнями,должно быть, собираясь в дальний путь;водитель как сапожник матерился:кому охота – в холод, в Новый год…Идиллия нордических широтбыла бы за окном, наверно, полной,когда б не с фейерверком детвораи взрослые, впадающие в детство,с петардами, под праздник каждый год.Я, стоя у окна и наблюдаяначавшийся на улице салют,судьбы своей перебирая даты,себя, как поц беспомощный, корилза то, что не ответил этой дуре —любовнице, ушедшей от меня, —как подобает – грустно, но спокойно(когда она, подарки обзываямои обидным словом «петушня»,осмелилась их предложить засунутьпоштучно в ж.),как некогда ответил,прикинувшись безумным, Датский принцОфелии несчастной: «вы ошиблись,я в жизни ничего вам не дарил».И после, размышляя о морали,еще добавил: «Я вас не любил».(Иль как там в переводе Пастернака,где принц ей говорит про монастырь?..)Так после драки кулаками машут,по морде получивши, слабаки…«Чтоб вновь родиться, надо умереть».(Так написал поэт, воспевший рыбу,тот, что твердил: «Форель, форель, форель!..» —которую судьба переместилав мои, вот эти самые, стихи),Я, умирать отнюдь не собираясь,решил теперь по-новому зажить.В канун приезда скорого женыв моей, как будто не моей, квартире,где на меня смотрели даже вещикак на совсем не нужную им вещь,я подошел и вставил компакт-дискзапиленный с «Тристаном и Изольдой»
в видавший виды музыкальный центр.В нем что-то резко щелкнуло, стрельнуло,но – через силу – музыка пошла.В оркестре пело раненное море,в прихожей затрезвонил домофон.
13
В динамике на громкое: «Кто там?!»легко и мелодично прозвучало:«Подружки и любовницы, тук-тук!»Я что-то одобрительное буркнул,нажал на кнопку и девиц впустил.Открылась дверь. Передо мной застыливо всей своей сомнительной краседве девушки. Посередине – пареньсутулый с органайзером в руке.Все были в красных шапках, как у Санты,(и, видно по всему, навеселе).Как говорят районные врачи,в дверях переминаясь: «Вызывали?» —мне так же парень, заходя, сказал,при этом улыбнувшись, и напомнилулыбкою поэта одного —о нем я выше говорил немногов главе по нумерации второй, —с которым мы когда-то начинали,совместно самиздатовский журнална «Эрике» подпольно распечатав,негласно по друзьям распространять.У нас тогда – вы помните? – не вышло,а почему – не знаю по сей день.Я дверь пошире радостно открыли в темноту подъездную вгляделся…Но нет! – то был, конечно же, не он,а бледное о нем напоминанье.Но все же – и улыбка, и черты,и волосы, волною кучерявойспадая на широкий воротник,его мне словно вспышка осветили…Теперь я знаю: он давно не тот,хотя и сохранил остатки сходствас собою прежним, видным, молодым,но – жизнь… литературные труды,а также культуртрегерство сплошноебез передышки, многие года…Короче, мне отчетливо напомнилтот паренек былого КузЬмина —прошу я с КуЗМиным его не путать,что был в ХХ веке декадент,салонный бонвиван и песнопевец.Так вот, напоминая Кузьмина,мне паренек на выбор предоставилиз двух девиц любую, но одну.Как сильно рыба двинула хвостом!Я выбрал ту, что выглядела старше.Высокая, с длиннющими ногами,она была, как ангел, белокура,и пахла мокрой тушью и вином.Свой деловито скинув кардигани шапочку с помпоном, как у Санты,она велела деньги передатьпарнишке, что, сжимая органайзери несколько сутулясь, как Кузьмин,к машине проводив ее «подружку»,на лестничной площадке ожидал.Я вынул портмоне и рассчитался,извечный принцип олицетворяя
