Читать «Джевдет-бей и сыновья» онлайн - страница 402

Перед дверью своего дома Илькнур обернулась к Ахмету:

— Ну, давай, пока.

Порылась в сумочке и вытащила ключи.

— Когда теперь? — тихо спросил Ахмет.

— Не знаю.

— Может быть, в среду после обеда?

— А разве ты по средам после обеда не занимаешься с чудо-ребенком?

— На этой неделе — нет. У чудо-ребенка экзамен по математике.

Улыбнулись.

— Тогда ладно. В среду, около четырех или пяти загляну к чудо-художнику!

— Буду ждать! — сказал Ахмет, пытаясь выглядеть веселым.

Илькнур открыла дверь.

— Что насупился? — Улыбнулась. — Все о том же думаешь? Пожалей себя! Послушай, нам еще жить и жить. Кто знает, что еще с нами произойдет!

— Уедешь в Австрию?

— Не знаю.

Ахмет дернулся, но остался стоять на месте, только засунул руки в карманы и странным, сдавленным голосом спросил:

— Может быть, поженимся? — и подумал, какое у него сейчас глупое, перекошенное лицо.

— Странный ты какой-то сегодня, — сказала Илькнур, но ее голос прозвучал тоже не как всегда. — Послушай, что я тебе скажу: возвращайся домой, не мучай себя раздумьями, побольше работай… Я буду по тебе скучать! — Последние слова она произнесла уже из-за порога.

— Да пошлет Аллах покой! — сказал Ахмет и удивился: на душе у него и в самом деле было спокойно.

Илькнур закрыла дверь, помахала рукой в окошко, зажгла свет на лестнице и скрылась из вида.

Глава 10

ПОХВАЛА БЕГУ ВРЕМЕНИ

«Что же я такое сказал?» — думал Ахмет, направляясь в сторону мечети. Пытаясь пробудить в себе стыд, пробормотал: «Семейная жизнь!» — но стыдно почему-то не стало. «В конце концов, что такого? Ну, сказал глупость, с кем не бывает. Илькнур поймет!» Прошел несколько шагов. «Поймет ли?» Вспомнился сегодняшний разговор. «Жизнь, искусство! Как быть? Да, что-то я сегодня чересчур разнервничался. Что, интересно, она думает о том, что я ей наговорил?» Еще несколько шагов. «Она меня понимает! И думает, что я прав. Да ведь и то, о чем я ей говорил, касается не только меня одного!» Мимо с шумом проехала спортивная машина. «Нет. Она вовсе так не думает. Сама ведь сказала, что думает на самом деле: что я эгоист!» Он уже дошел до мечети. «И она права. Я слишком много думаю о своих проблемах. А что это за проблемы такие?» Захотелось посмеяться над собой, и он усмехнулся вслух. «Мои картины непонятны. Никто, посмотрев на них, не кидается устраивать революцию, и это меня печалит. Что еще?» Но быть насмешливым не получалось. Думать о «проблемах» со всей серьезностью не получалось тоже. «И вот так все время: и ни то, и ни сё, то туда, то сюда. С одной стороны — жизнь, с другой — искусство. Нет. С одной стороны — революция, а с другой?..» Попытки такой классификации ему не понравились, и вскоре он понял почему: они могли только нагнать на него тоску. «И все же, что я на самом деле думаю? Какое суждение я вынесу о самом себе? — думал Ахмет, проходя мимо полицейского участка. — Боюсь, что суждение это будет плохим, и поэтому тону в пустословии, заговариваю сам себя. И до того заговорил, что никакого суждения вынести уже не могу!» Через несколько шагов Ахмет решил, что и эти мысли — не что иное, как упражнение в пустословии. «Кто я такой, знают другие. Хасан, например. Хороший паренек. Да, есть в нем что-то детское. Как наивно верит он в свой журнал! Хотя, может быть, что-нибудь из этой затеи и выйдет». Он тоже пытался поверить, что движение, которое возникнет вокруг журнала, будет крепнуть и шириться и в конце концов превратится в партию. Разволновавшись, подумал о том, что частью этого движения будет и он сам. Потом вдруг пробормотал себе под нос: «Переворот будет, переворот! Всё изменится!» По влажному тротуару, опасливо поглядывая на Ахмета, шла собака. «Да ничего не случится. Что думает обо мне Хасан?» Ахмет решил, что в Хасане все-таки очень много детского. Вспомнил, как он пожимал руку Мелек, его шинель и армейские ботинки, и усмехнулся. Человек в витрине все еще наряжал сосенку. «Скоро Новый год. В Нишанташи придет Санта-Клаус и будет продавать лотерейные билеты…» Он уже видел, как Санта-Клаус, сопровождаемый насмешками школьников, продает лотерейные билеты вполне взрослым, солидным людям. «Новый год! Вот и еще один год прошел… А мои мысли все еще напоминают пошлые газетные заголовки. 1970-й… Рисунки в газетах… Седобородый старик уходит, все радостно встречают пухлощекого мальчугана, на поясе у которого написано „1971“. В воскресном приложении карикатура: „Как бы приходящий не заставил пожалеть об уходящем!“ Боится будущего мелкая буржуазия! Пусть бежит время! 1970-й: июньский марш рабочих на Стамбул, девальвация, мои картины… И переворот. Семьдесят вычесть сорок, мне тридцать лет. До сих пор считаю себя центром мира и топорищем для топора не стал!» Когда Ахмет служил в армии, пожилой полковник однажды спросил у него, чем он занимается, и узнав, что живописью, сказал, что ему нужно жениться, «пустить корни» и стать «топорищем для топора» — то есть заняться «настоящим делом». «А сейчас эти военные…»