Читать «Елисейские поля» онлайн - страница 115

— Нет, — успокоил он ее, — обед АГРЕГАМ оплачивает.

— И на том спасибо.

Она чувствовала себя уязвленной, и в то же время ей было лестно: как если бы муж завел связь с блестящей женщиной, чье имя у всех на устах.

— Но вы-то сами обедаете тут без меня?

— Так, погрызу что-нибудь, — ответила она удрученно, хотя и стараясь держаться молодцом. — Вы же знаете, Шарль, когда вас нет, мне и в рот ничего не лезет.

«Наверно, овдовев, женщины худеют», — ни с того ни с сего пришло ему в голову. Все же ему было не по себе, и он успокаивался, только когда жена рассказывала, что обедала со своей приятельницей и что на следующий день пойдет с другой в кино на двадцатичасовой сеанс. Или что они с подругами, чьи мужья тоже не приходят обедать домой, собираются раз в неделю играть в бридж.

— Вот и хорошо. И я не волнуюсь, а то меня мучит, что я не могу уделять вам столько внимания, как прежде. Только, ради бога, не рассказывайте никому про АГРЕГАМ.

— А что я могу рассказать? — обиделась она (и лицо ее словно заострилось), — ведь вы со мной никогда не делитесь…

— Еще не время, — бросил он на всякий случаи. — И потом, мы условились о полном соблюдении тайны.

— Но жене все же можно было бы…

В. почувствовал сильнейшие угрызения совести: он и не помнил, чтобы когда-нибудь прежде лгал супруге или даже просто что-то скрывал от нее.

Он чуть было не сознался во всем… Но в чем, собственно, ему было сознаваться? В том, что на шестом десятке он вдруг открыл для себя природу? Открыл непостижимое великолепие этого мира, в котором люди, ничего не видя вокруг, раскинули свой временный стан и из которого немилосердно выжимали соки, — и природа в добродушии своем уступала им, словно кошка, которая мурлычет от счастья, когда ее сосут изголодавшиеся котята, и не обращает внимания на то, как сильно они ее теребят. Ведь это мурлыканье и есть, собственно говоря, лето. Весна, поначалу робко (В. заметил ее первый кивок), а под конец с безудержной лаской заявившая о себе, прошла, ее сменило лето, и Природа теперь мурлыкала от счастья.

Это бездумное счастье захватило и В. Однако Тюильри ему теперь не хватало; теперь он знал в Париже все сады, знал, какие где деревья и цветы на клумбах. Он накупил книг о природе, чтобы узнать, как называется каждое из этих чудес. Там, где ребятня пробегала, ничего не видя, где гуляющие даже не поднимали глаз, В. стоял подолгу не шевелясь, словно и сам становился деревом, и сердце его бешено колотилось от восхищения (колотилось в буквальном смысле слова, так что казалось, вот-вот разорвется), но еще и от любви, от желания слиться с этими деревьями, стать одним из них… Легкое бремя листьев, прихотливые движения быстрых птиц, нежное дуновение или резкий порыв ветра, благоухание цветов (ах, эти липы в июне!), обилие семян — казалось, все это жило в нем самом. Он склонялся над клумбами и нередко плакал, любуясь совершенством цветов.

Его удручало лишь то, что их сажали уже распустившимися. Ему же хотелось полюбить их в дни прорастания, когда черную землю прорывает еще бесформенный росток или, напротив, растеньице, уже похожее на то, каким оно станет, столь же совершенное, как ручонка новорожденного. Он забредал в самые отдаленные концы города, в оранжереи, чтобы день за днем наблюдать за этим чудом. Он приходил в полдень и погружался во влажную духоту, которая царила под стеклянными сводами, и выходил, лишь когда ему не хватало воздуха. Ничто так плохо не сказывалось на его сердце, и всегда-то слабом, но на это он не обращал внимания.