Читать «Харбинские мотыльки» онлайн - страница 200

— Да, — сказал доктор Мозер, — слышал, совсем обезображенные… муж и жена… Засекины… Борис Александрович, вы кажется знали их?

Ребров промолчал. Он хотел закрыть глаза. Но с закрытыми глазами будет совсем страшно — и ехал дальше, почти не моргая.

— А я ведь у него этот самый автомобиль покупал, — Виктор Ларионович похлопал по рулю своей лапой, и весело воскликнул: — Вот так и не знаешь, где и когда отдашь Богу душу.

В комнате Левы было темно и удушливо. Он выглядел ужасно; скелет, покрытый росой; тяжело дышал. Его кровать теперь стояла у окна; вместо часов висела картина Бориса; тумбочка с иконой и стаканом воды, табурет; на полу валялось полотенце. Свет пробивался сквозь толстые шторы. Кожа умирающего поблескивала… как ртуть.

— Ну, вот, — сказал Лева вместо приветствия, — кажется, сбылось. Раньше я думал, что все-таки есть какая-то надежда, выкарабкаюсь, мало ли… враки… А теперь увидел тебя и понял — всё! Конец! — Он засмеялся одними губами. — Какой вы молодец, доктор! Какой вы, однако, умелец! И объяснять не надо. Все само объяснилось, а? Доктор, куда же вы? — За спиной Реброва двинулась тень, закрылась дверь, кто-то успел войти — сиделка. — Машенька, оставьте нас вдвоем! — Девушка вышла. Художник сел на табурет. — Боря, знаешь что, когда находишься на краю, понимаешь, где прервалась твоя жизнь. Человек все-таки бессмертен до какого-то момента, а потом пересек какую-то незримую нить… а дальше — все равно что бревно по реке… Эх, если б мы уехали во Францию…

— Все упиралось в мои документы…

— Ерунда. Документы — это пустяки. Сам знаешь, сколько стоили тогда документы. Дешевле морфия. Может, если б я уехал, все было бы по-другому…

— Да, по-другому…

— Как ты с готовностью ответил… Значит, ты считаешь, что все плохо, и все действительно могло быть как-то лучше. Ты всегда умел во время закрыться в себе. Уйти в свою лабораторию. Ты всегда был такой… безразличный. Да, вместе уехать…

— Да, — сказал Борис и вдруг понял: Лева его не слышал. Он бредил, глаза его вращались, он повторял:

— Вместе… уехать… вместе…

Борис несколько мгновений смотрел на Леву, не узнавая его, совсем. Перед ним лежало нечто. Комната стала фрагментом его картины. Захотелось оказаться по другую сторону дагеротипа.

Встал.

— Я сейчас, Лева.

Не оглядываться. К двери. Лева не слышал. Судороги. Он был, как белье, которое выжимали чьи-то невидимые руки.

— Я сейчас…

Пружины скрипели.

«Это, наверное, эпилепсия», — сказал себе Ребров, но легче не стало.

— Уехать… Вместе… Боря… Едем вместе…

Дверь распахнулась. Ворвался доктор Мозер со шприцем.

— Мария, держите его! — твердо скомандовал он, глядя на кончик иглы.

Борис отошел от кровати.

— Идите, там, в кухне, поговорите, — сказал доктор, не глядя на него, пока вводил иглу. — Ну, уходите же вы!

В конце темного коридора стол, на столе графин, чья-то рука и рюмка. Борис не сразу понял, что глаз, который на него смотрит, прищуриваясь, это блик света на влажной лысине. Человек сидел, глубоко свесив голову, и вздрагивал. Это был Дмитрий Гаврилович. Он был сломлен. В пижаме и тапках. Ужасно растрепан. Борис сел перед ним. Посмотрел под ноги. На полу лежала Библия. Старик молча налил ему водки.