Читать «Харбинские мотыльки» онлайн - страница 123
Андрей Вячеславовчи Иванов
— Мне тоже известно, и французу, и тем, кто осветил в прессе вашу работу как необыкновенное достижение, так что не одному вам это известно.
Снова закурили. Принесли закуску и еще вина.
— А вы размышляли о природе вдохновения? — спросил вдруг Китаев.
— Да, конечно, очень часто думаю об этом…
— И что вы думаете, скажите?
— Ну…
— Я вот о чем подумал. Написал, допустим, книгу человек или картину, прославился, получил все, будто кувшин песочком потер, ему и деньги, и слава, и женщины… — Художник улыбнулся. Это приятно щекотало нервы. Ему захотелось рассказать про свою интрижку с Милой, но Китаев говорил так, будто откуда-то подозревал, что у Бориса есть женщины. — Вот только не уменьшается ли от этого шагреневая кожа?
Китаев прищурился. Борис усмехнулся, выпил и сказал:
— Нет никакой кожи.
— Вы уверены?
— Да.
— А что тогда?
— Если б я знал…
Китаев достал из портфеля дагеротип.
— Сегодня из Швеции приедет один коллекционер, Грегориус Тунгстен. Я ему рассказывал о вас. Он хотел бы с вами познакомиться. Вы как, не против?
— Нет, конечно.
— Вот и хорошо. Мы к вам нагрянем завтра вечерком. Посмотрим ваши работы…
— Буду рад.
Они спустились по лестнице. Вечер густел. Пели птицы. Долго шли по парку молча, затем Китаев вспомнил, что беседовал с Терников-ским.
— Говорили о вас.
— Мы с ним поспорили недавно, — сказал Борис раздраженно.
— О чем был спор?
— Так, ерунда. Понимаю, что глупости, а спорю, не могу удержаться. Потому что деть себя некуда. Тут поспорил, там поругался. Тому сплетню влил в ухо. У этого что-нибудь выудил. И — пропал! Раньше я таким не был. Засосало.
— Не лучше ли просто уехать во Францию и жить без этих мыслей? Я мог бы похлопотать о визе…
— С трудом верится, что во Франции лучше. Я от знакомых получаю страшные письма…
— Я бы подыскал вам что-нибудь, студию, ателье… Будете делать картины и дагеротипы, а? Вы все-таки художник, да и по-французски говорите…
— Даже если и так… Я бы хотел, чтоб такая возможность возникла не теперь, а тогда, до Изенгофа, до Нарвы — махнуть всем вместе из Павловска в Париж и — зажить… Никто не воскреснет, если я уеду во Францию.
— Это верно.
На какой-то башне негромко пробили часы.
3
декабрь 1930, Ревель
Стропилина угораздило: съехал, поругавшись с хозяином дома, ко всему прочему, что там в журнале у него было, вышел скверный скандал в школе; но не теряет присутствия духа. Предложил ему к фрау Метцер — все равно пустуют комнаты, и берет немного; сказал, что подумает. — И чего тут раздумывать?..
Тимофей очень вырос; смотрел на него, когда он стихи свои читал и вспомнил, как он стучал по деревянной ноге солдата, которого теперь и в помине нету, наверное.
До того как мы с Левой опять ударились в разврат, был магический момент. Я заметил человека, которого видел на снимках К. (многократно). Мы сидели в кафе возле Михайловских ворот с Тидельман-ном и французом; ждали Тунгстена. Я поглядывал на горбатые спины извозчиков, прислушиваясь к колокольчику в ателье-студии Лемберга (частенько звякал); пили вино, француз и немец меня угощали поочередно, говорили о политике, конечно; оба нервничали и сходились на том, что надо уезжать.
