Читать «Фауст и физики» онлайн

Игорь Петрович Золотусский

И. Золотусский

Фауст и физики

Книга о старом Фаусте и новых физиках — о человеке науки в искусстве

Эта книжка родилась в спорах о физиках. Были такие несколько лет назад. Спорили о преимуществах физики над литературой, точных наук — над «неточными».

Официально этот спор назывался «о физиках и лириках».

Спор был смешной, но в нем был смысл. Говорили как будто о физиках, а думали о другом. Думали о нашем взгляде на мир, на наше положение в этом мире, измененном наукой.

Конечно, на физиков была и мода. Атомщики, термоядерщики — они внушали благоговение. Однажды Эйнштейн, приветствуемый толпой, спросил стоящего рядом Чарли Чаплина: «За что они нас приветствуют?» Чаплин ответил: «Меня они приветствуют за то, что я им понятен. Вас — за то, что они Вас не понимают».

Было и это.

Но было и желание понять: что несет с собою в мир физика? Не наука физика, а точное знание, которое она представляет. Что это: благо или не благо, и что это меняет в нас, в человеке?

«Старый» вопрос, он вновь возник в середине 60-х годов. Собственно, на этот вопрос есть ответ еще в Библии. «Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь», — говорит Экклезиаст.

Да, физики несли и печали. Взрыв в Хиросиме лег тенью на весь послевоенный мир. Бомбу сбрасывали не физики, но изобрели ее они. И люди задали себе вопрос: «А могли они этого не делать?» Могущество точного знания стало очевидно. Его опасность — тоже.

Люди поняли, что от физиков слишком многое зависит. Они уже не были тихими гениями лабораторий. Они влияли на баланс мировой политики.

Мода на физиков соединялась с надеждой на них.

Литература отреагировала на это тут же. Появились пьесы о физиках, романы, стихи. Появилась «тема ученого» в литературе.

Она всегда была, а тут получила злободневный блеск. Она, как Золушка, превратилась в принцессу. И все воскликнули: «Какая красавица! Какая красота!»

Заспорили, как показать физика в литературе.

Одни говорили, что ничего особенного тут нет. Пиши человека и напишешь физика. А что касается опыта, то писала же старая литература о людях.

Старому — старое! — восклицали другие. — А физиков еще не было. Не было ни физиков, ни их науки. И писать о них надо совсем по-новому.

Вот в этом-то — что новое, а что старое — я и хотел разобраться. Я подумал: действительно, в «старое» время физиков не было. То есть были, но таких, как сейчас, не было. Должен оговориться, что под физиками я здесь и дальше подразумеваю людей точных наук. После А-бомбы их всех стали называть физиками. И споры относились к ним всем.

Так вот, сказал я себе, таких физиков не было. Одно дело пробирки и колбы в келье Фауста, другое дело — циклотрон.

Но Фауст-то уже был…

И тут я вспомнил, что и гётевский Фауст был ученый, что и он — «физик» тоже. В списке книг, которые я должен был перечитать, появилась и трагедия Гёте. Я подумал, что она внесет ясность в «историю вопроса». Но вышло иначе. Гёте пересмотрел мой список. И я понял, что пишу книжку о «Фаусте», что она сама пишется, увлекая меня.

Так получилась эта книжка о «старом» Фаусте и о «новых» физиках. Физики, конечно, занимают в ней меньшее место. Меньшее — по количеству раз, где упоминается слово «физики». Но эта книжка — о них. Я перечитал «Фауста», помня о них. Помня, что именно они заставили меня его перечитать.