Читать «Савва Морозов: Смерть во спасение» онлайн - страница 277

— Так сходите искупаться. Я в окно видел — «белый барон» уже прошел. Не опоздайте на пляж. Вдруг как снег с неба грянет?

Насмешка всегда говорила о хорошем настроении Саввы.

— Пляж? Какой пляж, Савва! Я же в Ниццу собираюсь. Денежек взять и...

— и себя показать? Покажи, Зинуля, покажи. А я пока твою книжицу почитаю. Вот уж не знал, что ты такая пророчица!

— Так знай! Так ведай.

— И отведаю. А что? вот как возвернешься. Да под шампанское‑то. этак поближе к ночи, а, Зинуля?

Право, настроение у муженька было преотличное. Ехидные выпады Зинаида Григорьевна пропускала мимо ушей, прикрытых игривыми завитушками темных волос.

— Пока я езжу, ты, Савва, написал бы письмо управляющему в Мисхор.

— Напишу, Зинуля, напишу. Если Савелий Иванович не опоит меня своей валерьянкой.

И доктор терпеливо сносил насмешки. На то он и доктор. За насмешки немалые денежки платят. Он налил очередную порцию микстуры, тоже снизойдя до насмешки:

— От нее сны золотые.

— Это и Демон поет: «Сны золотые навевать»? Я похож на Демона?

— Вы похожи на Савву Тимофеевича Морозова. Как две капли воды. Впрочем, поговорим еще о том — я вот только провожу Зинаиду Григорьевну.

Савва Тимофеевич был рад, что долго они провожаются. Хотелось какую-нибудь прежнюю штуку выкинуть — или лошадей шампанским напоить, иль пострелять шутки ради по гремящей «селедке» городового. Или хоть сесть на пароход да удрать в Крым! Вот бы переполох вышел! Одни и те же воды омывают и здешний Лазурный Берег, и берег мисхорской дачи. Он сел было писать письмо тамошнему управляющему. но набежали какие‑то навязчивые видения. Право, стал не Саввой Тимофеевичем, а Тимофеем Саввичем. Строго говоря, дачу‑то в Мисхоре он и задумал, даже землю прикупил, да построить не успел. Уже Савва Тимофеевич ее строил. Здесь, во Франции, неприязни между отцом и сыном не было. Сын перевоплотился в отца. или отец в сына? Не все ли равно? Кто‑то же из них заводил райскую дачу и сажал персиковое дерево обочь белокаменных мисхорских стен. «Да, приезжая туда, я любил сиживать под тем деревом. но кто я?» Один виноват — другой виноватый. Поэтому и в Мисхор был привезен древний старообрядческий киот. Кто‑то же стоял на коленях перед ним, кто‑то же слал мольбу за весь род Морозовых. За Савву Васильевича? За Тимофея Саввича? За Савву Тимофеевича? Может, и за двухлетнего Савву Саввича? Не все ль едино. Везде — Савва, Савва, Савва! От этого имени не отвязаться роду Морозовых. Родовое наказание иль родовая вечность? Тот, кто сидел сейчас на Лазурном Берегу, хмельной и дурной от докторской микстуры, — был одновременно и первым, и вторым, и третьим, и даже последним двухлетком. Последним‑то лучше бы всего — нет еще грехов морозовских. Зря третий открещивался от тяжелого дубового креста, долгие годы стоявшего обочь Владимирки; той же старой веры, истовой. Ни Крачковские, ни Пешковы, ни Красины, ни Савинковы — опять же мнится Савва?! — никто этой веры, оказывается, не мог поколебать. Кто‑то же бухнулся на колени вот здесь, на паршиво-лазурном берегу: