Читать «Время зверинца» онлайн - страница 201
Говард Джейкобсон
Он сразу же заявил, что будет счастлив со мной работать. Он всегда мечтал со мной работать. Он даже дважды меня процитировал — по одной фразе из двух моих первых романов.
— Это было халявное бремя, — сказал он.
Я воззрился на него в недоумении:
— Почему бремя? И почему халявное?
Он расхохотался вновь — низким утробным басом, — явно находя меня чертовски занятным собеседником.
— Время. Это было славное время.
Я уже знал, каким будет продолжение. Те времена были славные, но сейчас времена другие. И мы сами должны меняться, чтобы поспеть за переменами вокруг нас. Чего я не знал, так это насколько Фрэнсис проинформировал его обо мне в деловом и в личном плане; однако о «Конечной точке» он был осведомлен — как и о том, что работа над этой книгой зашла в тупик.
Мы беседовали в старом кабинете Фрэнсиса. Картер еще не успел переустроить его по своему вкусу, и — надо полагать, поэтому — ни одна из моих книг не присутствовала на видном месте.
— Не в моих правилах говорить писателю, что и как он должен писать, — сказал Картер, — однако со слов Фрэнсиса мне известно, что вы сейчас проводите ревизию собственных творений.
Я ответил неопределенной улыбкой, даже не пытаясь угадать смысл этой фразы, озвученной в его специфической манере.
— По такому случаю позвольте заметить, что из всех известных мне писателей вы представляетесь первейшим мастером по части… — Он наклонился ко мне доверительно. — …По части украсть.
— Украсть?! Это что, намек на плагиат?
— Да нет же —
— Удрать? От кого?
—
— Ах, утрат…
— Вы как будто расстроены? Я вас чем-то обидел?
— Обидели? Нет, нисколько. Однако я до сей поры не считал описание именно утрат своей сильной стороной.
— Но это так. Вы пишете об этом с удивительным мастерством. Вы настолько тонко передаете ощущение утраты, что читатель даже не замечает его присутствия в тексте.
— Не только читатель, — сказал я. — Сам я тоже этого не замечаю.
И вновь по комнате прошелся раскатом оглушительный хохот — я оказался не только самым «утратистым», но и самым «юморным» из всех известных ему писателей, — по завершении коего он удивленно взглянул сверху вниз на свой костюм, обнаружил одну незастегнутую пуговку и тут же ее застегнул.
— С иными авторами недолго и лопнуть со смеху, — сказал он. — И вы как раз из таких.
Я поблагодарил его, но снова заметил, что утраты — это не мой конек.
Он приложил руку к своему горлу — я решил, что это физическая метафора одобрительного похлопывания меня по руке.
— Именно что самый конек, — сказал он. — Взять хотя бы вашего мартыхана Быдла. Это исполнено на грани надрыва. Такое чувство, будто я знал его лично. Такое чувство, будто он — это я.
— Вы о шимпанзе Бигле?
— Да, Бигль. Душераздирающее чтиво!
— Что же в нем так раздирает душу?
— Как это что? А когда он в финале колотит себя в грудь и вопит что есть мочи — боже ты мой!
— Но он вопит не из-за утраты, а потому, что он хочет…
— Удрать?
— Украсть-удрать-утратить… Все это не мое, заверяю вас. Я могу быть хорош в размахе, в гротеске. Я люблю вульгарность, грубость и пошлость. Я показываю сексуальные войны с их жертвами и трофеями. Я с упоением валяюсь в грязи, Картер. Моя стихия — это зверинец.
