Читать «Время зверинца» онлайн - страница 162

Правда, Мишна говорила мне, что мартышки не трахаются из ненависти. Только homo sapiens способен на «ненавидящий секс». Только homo sapiens развил свое сознание до такой степени, что оно может превращать ненависть в сильнейший возбудитель, после которого уже нет возврата к любви, ласковым взорам, нежным прикосновениям и сигаретному дыму, вьющемуся струйкой под тихую лирическую музыку. Мартышки даже не подозревают, чего они лишились.

Могла ли Флора, при ее феноменальном чутье и проницательности, ощущать нечто похожее? Посещали ли ее мысли об экстазе и самозабвении, до которых нас может довести взаимная ненависть?

Должно быть, эти размышления побудили меня вдруг выложить ей — как аналог посткоитального дара — идею моей новой книги. Вообще-то, у писателей не принято пересказывать кому бы то ни было сюжет романа, пока он не завершен. Это считается дурной приметой. Хотя иногда — от переизбытка самоуверенности, но чаще из-за ее недостатка — ты нарушаешь это правило, устраиваешь краткое обсуждение в узком кругу, наблюдаешь за ответной реакцией и возвращаешься за рабочий стол, вдохновленный интересом слушателей.

С позиций издательского этикета — если такое понятие имеет право на существование — Флора не являлась первой инстанцией. Для начала ты (или, скорее, твой агент) шел к издателю, выпускающему книги в твердых переплетах, и только затем обращался за так называемой «мягкообложечной поддержкой». До Флоры книга добиралась лишь спустя год после ее выхода в твердом переплете — если добиралась вообще, ибо для этого еще требовалось согласие кого-нибудь типа Сэнди Фербера на мягкообложечное переиздание. А в нынче никто из нас не мог с уверенностью рассчитывать на такое согласие.

Описывая Флоре своего героя (Джеффри с его метафорической опухолью, Джеффри, совратившего жену и тещу своего брата, Джеффри, чья мать увлекалась групповым сексом, Джеффри, пившего водку через глаза), я хотел напомнить ей о том, в чем я считался силен, — о «фонтанах словесной спермы» и т. п., как это именовалось на «Амазоне», — и тем самым подтолкнуть ее к сохранению моих ранних вещей в «старомодной» печати.

— Это отнюдь не пляжное чтиво, насколько я понимаю? — прервала она мой рассказ.

— Какое чтиво? — не понял я.

— Пляжное — то, что люди читают, загорая на пляжах.

— Ни разу в жизни не читал книгу на пляже, — сказал я и, нащупав струп у себя за ухом, начал рассеянно ковырять его ногтем.