Читать «Орлы и ангелы» онлайн - страница 75
Юли Цее
Радио у нас теперь выключено, мы стараемся дышать тихо. Лица наши полуосвещены мерцанием на приборном щитке. Снаружи нас обнимает и окружает тьма. Мы с Кларой находимся в капсуле, проносясь по враждебному — хотя бы потому, что ему и не вздумается меняться, — миру.
Меня всегда интересовало, говорит Клара в Нюрнберге, почему это люди выбирают своим ремеслом юриспруденцию.
От скуки я уже некоторое время прикидываю, о чем она думает сейчас, когда сидит за баранкой, оцепенело уставившись на пустынную автостраду, прикидываю, чем наполнена ее голова — словами? звуками? красками? — или в ее мозгу глухо и равномерно шумит, как в морской раковине.
Спрашиваю у тебя об этом, говорит она, просто потому, что ты единственный юрист, с которым я знакома.
Мой случай нетипичный, отвечаю. Я выбрал факультет методом от противного. Потому что юристом мог представить себя лишь в самую последнюю очередь.
А чего ради, спрашивает она.
Решил, что так смогу использовать свой единственный шанс.
И оказался прав?
Видишь ли, отвечаю. Поскольку я два раза остался на второй год в школе, а потом сдал выпускные экзамены буквально чудом, мысль о юридическом факультете была просто-напросто смехотворной. Вот я и решил попробовать — шутки ради.
Держит обе руки на баранке, смотрит строго вперед. Парик лежит на приступке ветрового стекла, как дохлая черная кошка.
И вот однажды, говорю я, земельный министр юстиции вручает мне диплом лучшего выпускника факультета в том году. Шутки кончились, пришла пора смеяться. Вот я и рассмеялся ему в лицо, а он посмеялся в ответ, похлопал меня по плечу и вторично пожал мне руку.
Так ты был классным парнем, говорит она.
Да нет, ты не понимаешь. По окончании школы я все еще был толстяком, носил длинные волосы, и прыщи у меня на спине были размером с черепашье яйцо.
Черепахи бывают разные, маленькие и гигантские, замечает она.
Вот именно, говорю. Я прошел у кожника курс химиотерапии, волосы мне состригли в бундесвере, а после упражнений на плацу я сбросил ровно половину веса. Я бы показал тебе снимки «до» и «после», если бы они у меня были.
Без надобности, говорит. Я одного такого знаю.
И что он сейчас поделывает, спрашиваю.
По-прежнему толст и прыщав, а при этом у него красавица-жена и ребенок, и он очень счастлив.
Что ты хочешь этим сказать?
Обходит этот вопрос с такой же лихостью, как в те же секунды обходит на трассе грузовик.
Слушай, а мысль о справедливости тебя никогда не посещала, спрашивает.
Нет, говорю.
Об истинном и ложном?
Нет.
О добре и зле?
Нет.
И что, все юристы такие, как ты?
Да.
На следующей парковке выпускаем пса, он сразу же скрывается во тьме, и я слышу, как жидкое дерьмо из его кишечника под напором газов хлещет в сухую траву. Хожу туда-сюда, чтобы размять ноги, закуриваю, смотрю на созвездие Кассиопеи, раскинувшееся по небу большой буквой М. М — как «Макс». Клара вышла из машины, встала у открытой пассажирской двери и переодевается за нею: на смену юбке и высоким сапогам приходят джинсы и кроссовки.
Слева от нас, над самой линией горизонта, ночная тьма начинает выцветать, как поношенные джинсы. Клара, тоже заметив это, принимается ерзать на сиденье. Пока она сидит рядом со мной, без наушников и микрофона на шнуре, я замечаю, какая она, собственно говоря, молодая. Даже моложе Джесси — вот именно, Джесси, — та была пятью годами старше. Ее руки на руле кажутся крошечными, и на какое-то мгновение меня посещает пугающая мысль о том, что человек с такими маленькими руками едва ли способен выжить в этом мире.