Читать «Ангел гибели» онлайн - страница 47

Евгений Юрьевич Сыч

— Умер отец, — сказала Марья. — А перед тем — женился.

— Да, — посочувствовал Мисюра. — А где рояль? — спросил он еще.

— Вспомнил, — пожала плечами Марья.

Как раз рояль Леха действительно помнил. Даже не столько зрительно, сколько затылком, на ощупь. Потому что Копылов приехал раз домой совершенно не вовремя. Вдруг, после бюро горкома, на завод не заезжая, Копылов сказал шоферу необычное: «Домой», — а дома оказалась дочка — в институт не пошла — и с нею он, Леха. И тут выдал Копылов Лехе прямым левым в челюсть от души — раньше, чем успел подумать. Реакция подвела. Леха пролетел через всю комнату и врубился затылком в рояль. Копылов, правда, тут же понял, что нельзя этого было допускать, ни в коем случае, ни за что. Но было уже поздно. И главное, — бесполезно.

Только и запомнилось — рояль.

— Ты в отпуск приехал? — спросила в свою очередь Марья.

— Да нет, помирать. Говорю же, — дернулась улыбка, ослепительная когда-то улыбка на сером чужом лице. — Прогноз у меня ориентировочно на полгода, если буду себя примерно вести, конечно. По-хорошему, пристрелить бы меня, да, видать, пули жалко — отпустили.

— Леха! — встревожилась, а скорее даже рассердилась Марья. — Не кокетничай, толком говори.

— А что, если я не поеду ночевать в гостиницу? — сказал ей на это Леха. — Ты меня не бойся, я тихий теперь, для нравственности твоей безопасный. Вот тут в кресле и заночую. Ты как?

— Зачем же — в кресле? — растерялась Марья. — Подожди, я сейчас раскладушку найду.

И пошла за раскладушкой к соседке.

— Слушай, — сказал Мисюра, устраиваясь на коротком продавленном ложе в темноте комнаты. — Выходи за меня замуж? У меня квартира в столице, небольшая, но все-таки нормальная, не твой курятник. Будешь скоро молодая вдова с приличной жилплощадью.

— Ну, предложение, конечно, заманчивое, — рассмеялась из темноты Марьюшка. — Я прямо вся даже стесняюсь как-то. Прямо даже неожиданно. И вовремя. Ты, Леха, верен себе. Опять — физики шутят?

Хотя на этот раз Мисюра и не думал шутить.

С тех пор, как в голове у него поселилась птица, Леха ни на что не надеялся. Он только ждал момента, когда птица вырвется и улетит, пробив стесняющую оболочку, и даже решил в меру слабых своих возможностей птице в этом помочь. Решил? Пожалуй, утверждать так было бы преувеличением. Подобно тому, как вертит бездушный маховик магнитная стрелка, птица увлекала его путем, не им избранным, но ему предназначенным, помимо воли. Авария, взрыв, все, что за этим последовало, — было только этапами пути. Болезнь, больницы, консилиумы и бессмысленные медицинские процедуры тоже были этапами. Он двигался вперед. Ему становилось хуже, если он пытался свернуть, и птица металась внутри черепного пространства, как мотоциклист в полом шаре под куполом цирка: вперед. Все время вперед и по кругу.

Ему казалось — он был уверен в этом, — что внизу, под земной корой, с той же стремительностью и скоростью, как и в его голове, металась вторая птица, гораздо больше первой, но в том же направлении летящая. И Земля, как и он, стремилась выпустить наружу эту летящую боль, готовая лопнуть по шву, хоть крепка оболочка древней планеты, и — нет! — не лопалась, не выпускала. И маялась Земля, как маялся он, Мисюра. Хотя его путь был легче, ибо короток человеческий век, а жизнь — конечна. А того, иного света, что за гранью земной жизни, не должно быть. Нет. Во всяком случае, Леха надеялся, что не продлится его существование за пределами бытия. Эта надежда и безотчетный страх — вдруг все-таки есть что-то по ту сторону? — друг друга уравновешивали и не позволяли своей рукой прервать течение дней, выпустить или уничтожить птицу.