Читать «Ангел гибели» онлайн - страница 45

— Здравствуй, — сказал ему Копылов. — Заходи. Спросил, помолчав:

— Может, выпьешь?

— Да нет, спасибо, — уклонился Мисюра.

Как и все окружающие, Леха знал, что слова Копылова не расходятся с делом, а обещания его равносильны волшебной формуле, вроде: «Сезам, откройся». Уж если Копылов, нервно подрагивая огоньком сигареты, говорил, не глядя на Леху: «Машка — единственное, что у меня есть, для нее я все сделаю», — то означало это самые невероятные возможности и перспективы.

Но Мисюре ничья помощь тогда была не нужна, ни в чьей поддержке он не нуждался. Леха истово учился. Вгрызался. Спорил с преподавателями, и споры их становились все увлекательнее. Физика для него была, как болезнь, та болезнь, которой хочется болеть и не выздоравливать. Он и болел в охотку, ему, кроме физики, все неинтересным становилось. Даже Марьюшка. Когда не было ее — вспоминал, а когда появлялась — забывал. И шло к разрыву, углублялся разрыв.

А физика в ту пору громко гремела и звенела. В кино показывали прекрасных девушек в белых халатах и ручных гениев, раскалывающих тайны природы путем научных исследований. Даже смерть, которая угрожала — не от старости, болезней или упавшей на голову бетонной балки, а от невидимого, но такого современного и модного потока нейтронов, представлялась вполне приемлемой. Все равно, как смерть разведчика где-нибудь «У Максима», в Париже, когда он стоит на светском рауте с бокалом настоящего шампанского, весь во фраке, а в спину ему наемный убийца из снайперской винтовки — чик! Не смерть, а сплошное кино.

Марьюшка скоро из института ушла — чем дальше, тем лучше: в институт искусств. Куда уж дальше? Не была б девицей, забрилась бы в армию.

Не вдоль, не поперек пошло у них с Лехой — вкось. Так вкось и расползлось.

И вот теперь стакан в руке черт-те с чем. Пальцы на стекле просвечивают, будто не стакан, а мощная лампа. Косточки, кровь пульсирует, нервы видны или что там? — сухожилия. Всю жизнь старается человек жить так, чтоб завтра было лучше, и не решается сознаться, что лучше, чем было, уже не будет. Где оно, счастливое будущее, к которому тянутся жадные, настойчивые руки?

— Слушай, пойдем отсюда. У тебя есть куда? Ты с кем сейчас?

— Одна.

— К тебе и пойдем. Я, собственно, подыхать сюда приполз, Марья, — сказал Леха, хорохорясь. Добавил: — Из системы меня вышибли. Слышала, наверное, в газетах читала: реактор на атомной станции взорвался. Теперь — все.

— Что — все? Ты-то при чем?

— Из-за меня люди погибли. Моя вина.

— Кончай интриговать, Леха, — не поверила Марьюшка. — Тоже мне роковой душка-ученый, палач и жертва, решил к истокам припасть.

— Ну, не веришь — не верь, — согласился Мисюра.

— Да знаю я тебя: физики шутят, — продолжала, как когда-то, она, уже зная, что вовсе не до шуток Лехе сейчас, уже чувствуя его, как себя, уже узнавая. Раньше в других видела, выделяла его черты, походку, поворот головы, линию плеч. Теперь понемногу находила все это в нем самом, хотя немного осталось, чужая оболочка, серая шкура на тонких костях. И все-таки это был он, и все возвращалось на круги своя. Когда-то они чувствовали друг друга помимо слов, напрямую. Достаточно было одного слова сказанного, чтобы возник обвал, тихий, беззвучный обвальчик мыслей. Сейчас все начиналось сначала. Они двигались навстречу друг другу канатоходцами по канату. По паутинке. По проволочке.