Читать «Супергрустная история настоящей любви» онлайн - страница 15

Сказал ей, что теперь, познакомившись с нею, не хочу уезжать из Рима.

Она опять сказала, что я ботан, но смешной.

Сказал ей, что хочу не только ее смешить.

Она посоветовала мне довольствоваться тем, что имею.

Предложил ей переехать ко мне в Нью-Йорк.

Она сказала, что, кажется, лесбиянка.

Сказал ей, что работа — это моя жизнь, но в моей жизни есть место для любви.

Она сказала, что о любви не может быть и речи.

Сказал ей, что мои родители — эмигранты из России, живут в Нью-Йорке.

Она сказала, что ее родители — корейские эмигранты, живут в Форт-Ли, штат Нью-Джерси.

Сказал ей, что мой отец — уборщик на пенсии, любит рыбалку.

Она сказала, что ее отец — подиатр, любит лупить жену и двух дочерей по лицу.

— Ой, — сказал я. Юнис Пак пожала плечами, извинилась и отошла. В пустоте кроличьих ребер у меня на тарелке болталось мертвое сердчишко. Я обхватил голову руками. Может, кинуть сколько-нибудь евро на стол, выйти и исчезнуть?

Но вскоре я шел по увитой плющом виа Джулия, одной рукой обнимая благоухающую мальчишескую фигурку Юнис Пак. Она вроде бы развеселилась, она была нежна и дразнила меня: то обещала поцелуй, то ругала за плохой итальянский. Сама застенчивость, одни смешочки, веснушки под луною, пьяные подростковые вскрики — «Ну хватит, Ленни!» и «Ну ты и дурак!». Она выпустила волосы из капкана на макушке, и они оказались темны, бесконечны, толсты, как бечева. Ей было двадцать четыре года.

В мою квартирку помещались только дешевый двуспальный матрас и распахнутый чемодан, доверху набитый книгами («Мои друзья в Элдербёрде, которые специализировались по текстам, называли их „кирпичи“», — сказала она.) Мы поцеловались, лениво, будто ничего особенного, потом жестко, будто всерьез. Не обошлось без проблем. Юнис Пак не желала снимать лифчик («У меня вообще груди нет»), а я был так пьян и напуган, что у меня не встал. Но я и не хотел ее трахнуть. Уговорил снять трусики, обхватил ладонями крошечные полукружья ее зада и сунулся губами прямо в ее мягкую живую пизду.

— Ой, Ленни, — сказала она, чуточку грустно, потому что, наверное, почувствовала, сколько ее молодость, ее свежесть значат для меня, человека, что живет у смерти в прихожей и еле выносит свет и жар своего краткого визита на землю. Я все лизал и лизал, вдыхал слабый аромат чего-то настоящего, человеческого, и в конце концов, видимо, так и заснул лицом у нее между ног. Наутро она любезно помогла мне заново упаковать чемодан, который без нее не желал закрываться.

— Так не делают, — сказала она, увидев, как я чищу зубы. Заставила меня высунуть лиловый язык и жестко поскребла его щеткой. — Вот, — сказала она. — Лучше.

В такси по дороге в аэропорт меня тройственно грызли счастье, одиночество и нужда. Юнис Пак заставила меня тщательно вымыть губы и подбородок, смыть все ее следы, но ее щелочной запах остался на кончике носа. Я все время втягивал воздух, старался уловить ее аромат, уже воображал, как заманю ее в Нью-Йорк, как она станет моей женой, жизнью моей, моей жизнью вечной. Я пощупал мастерски вычищенные зубы и погладил седую поросль, что вылезала из-под ворота, — Юнис Пак внимательно осмотрела ее в утренних сумерках.