Читать «Налог на Родину. Очерки тучных времен» онлайн - страница 162

Тут можно ограничиться замечанием, что возрождение интеллигентских разговоров есть свидетельство возрождения духа СССР, – но это и так очевидно.

Интереснее другое: те, кто вновь ощущает себя как бы немножечко интеллигентом, совершенно не чувствуют ни противоречий, ни даже определенного комизма этого статуса. То есть задаются, условно говоря, вопросом о смысле жизни вообще, в то время как развитый ум давным-давно перешагнул этот детский, подростковый вопрос, раз и навсегда решив, что смысла в жизни не больше, чем в извержении вулкана, но собственную жизнь наделить смыслами индивиду по силам.

Может быть, так произошло оттого, что интеллигенция – класс, порожденный автократическим режимом, зародившийся в середине XIX века, распоясавшийся на его исходе и сохранявшийся, как в холодильнике, в СССР почти весь XX век – исчезла так стремительно в 1990-х, что не успела ни ойкнуть, ни осознать кончину. То есть не оставить ни завещания, ни назидания.

И значит, еще не все дорешено.

2

Интеллигенция – слово русское.

Именно так в 1965 году популярнейший советский журналист Анатолий Аграновский начинал один из очерков в «Известиях»: «…слово русское… По-русски интеллигентность давно уже перестала быть одной только образованностью. Потому-то у нас и возможны словосочетания, в других языках противоестественные: „интеллигентный рабочий“ или „малоинтеллигентный писатель“».

Он правильно написал, однако не все.

«Слово интеллигенция» действительно пришло в английский в 1920-х из русского. Но русский язык заимствовал «intelligence» и «Intelligenz» из французского и немецкого, где в первой половине XIX века так называли – правда, недолго – что называется, образованных «прогрессивных» граждан. Но это так, мелочи.

Аграновский не написал главного: интеллигенцией в России называли не просто образованных людей, но оппозиционеров, противников власти, скептиков, критиков, звенящих колокольчиком (а порой и «Колоколом»), что страна несправедливо устроена, а власть в ней преступна. То есть именно оппозиционность (а не образованность) была определяющим фактором: вот почему в СССР мог быть интеллигентным рабочий и неинтеллигентным писатель.

Еще Петр Струве в 1907-м в статье «Интеллигенция и революция» (она вышла в «Вехах») писал: «Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от государства и враждебность к нему». А годы спустя почти так же определял интеллигенцию американский историк, русист Ричард Пайпс: интеллигенцией в России назывались «люди, находившиеся в оппозиции к существующему порядку и, за небольшим исключением, посвятившие себя тому, чтобы его свергнуть». (A propos: трехтомник Пайпса «Русская революция» любой образованный русский человек должен, с моей точки зрения, держать там же, где верный чекист – наган Дзержинского: в голове.) И теми же словами интеллигенцию описывали социологи, сотрудники «Левада-центра» Лев Гудков и Борис Дубин: «Интеллигенция воспринимает себя как оппозицию и участника частичного идеологического саботажа, то есть как защитника народа, „соль земли“, совесть общества».