Читать «Налог на Родину. Очерки тучных времен» онлайн

От автора

Я пришел в журналистику в прошлом веке, когда мэтры еще писали очерки в 24 машинописные страницы (это называлось «листом»). Такой очерк занимал ровно лист, полосу «Литературки» или «Известий».

Когда случилась смена эпох и «Литературную газету» стало некому и некогда читать, сквозь руины империи пробилась поросль мэтров-колумнистов. Колонка – это 3000, или 5000, или 8000 знаков, то есть примерно от полутора до четырех с половиной машинописных страниц, позволяющих изложить мысль в виде наброска, эскиза.

Тектонические сдвиги истории образовали, однако, расщелины, вмещавшие тексты крупнее, чем предельные 8000 знаков. Такой расщелиной для меня стал журнал «Огонек», который глава русского «Гэллапа» Руслан Тагиев назвал как-то «выстрелом дробью ночью наугад: закричала раненная в задницу бабушка и упала к ногам убитая утка».

Собрав вместе тексты, написанные для «Огонька» только за последние три года, и перечитав их, я вдруг с удивлением обнаружил, что совокупно они образуют среднерусский пейзаж исхода 2010-х годов.

Вам судить, насколько я сумел передать и ветер времени, и наш простор, и привычное чавканье под сапогами.

Оккупанты и оккупируемые

Некоторое время назад в течение полугода я, выходя из дома, совершал ставший привычным обряд. Он состоял в том, чтобы надеть обувь, в русско-английском словаре тюремного арго деликатно именуемую «russian boots», дойти до машины, постелить под ноги газетку, отъехать от дома, найти место для парковки, снять russian boots, надеть заранее припасенные приличные туфли, убрать газетку, ехать дальше.

Было это не в русской деревне, где во время распутицы, говоря словами Мандельштама, «на лемех приятен жирный пласт», и ничего другого, кроме жирного пласта, под ногами нет. Я обитал тогда в центре Москвы, у Дома композиторов на Миуссах, где когда-то проживал Соловьев-Седой, а ныне живут телеведущий Владимир Молчанов и (в элитной части двора) Ксения Собчак.

Общий двор полгода был разбит вдрызг, в хлам; в грязи среди двора один раз застряли (трактором вытаскивали) «жигули», – там шел ремонт, конца которому не было видно, и порою казалось: не будет.

Положим, пару лет назад меня бы такая вещь возмутила, кровь бы прилила к голове, и я бы выдал вслух обличительное про преступный режим и про жидкого (ну не крепкого же!) хозяйственника Лужкова.

А теперь нет.

Теперь я знаю формулу, объясняющую происходящее, и эта формула подсказывает, что возмущаться бессмысленно, что происходящее и есть то, на чем держится Россия, а главное – объясняет, зачем она за это держится.

Эту замечательную, действующую на сознание, как мелисса вкупе с валерьянкой, формулу я узнал от Михаила Ходорковского. Уже после известного интервью, данного им по недосмотру служки читинского суда газете Financial Times, он в разговоре с адвокатами заметил, что «ментальность россиян, взаимоотношения народа и элиты, место спецслужб в общественной жизни характерны даже не для воюющей, а для оккупированной страны».