Читать «ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ» онлайн - страница 51

 Судьба ворожила мне, послав Озермеса. Даже если я сам надумал бы перейти к черкесам, в пути меня скорее всего настигла бы пуля — или горца абрека, или какого нибудь турка контрабандиста, проскользнувшего на своей шхуне мимо наших фрегатов.

 На рассвете, когда можно было уже разглядеть, что у Озермеса светло карие, с зеленоватым отливом, глаза, я спросил, почему он не уехал с отцом в Турцию. Лицо его стало задумчивым.

 — Мой отец сказал: жизнь человека — восход и заход солнца, многие шапсуги ушли догонять солнце, моя жизнь идет к закату, и мое место с  

 ушедшими, а брать с собой молодого — все равно что не давать подняться утреннему солнцу... Еще отец сказал: я много прожил, много видел, и, куда бы ни занес меня ветер странствий, родина моя будет со мной, а твои корни еще не проросли глубоко, и, уйдя, ты позабудешь свою землю. И еще одно сказал мой отец: если мы уйдем оба, кто будет петь песни и рас сказывать о нашем прошлом тем, кто родится? Отец никогда не учил меня словами, передо мной всегда был он сам, но, прощаясь, он все же сказал, хороший голос от Аллаха, однако певчая птица ничем не лучше оленя или коня, поэтому джегуако не должен считать себя выше других. Его дело чувствовать чужую боль, как свою, и отгонять ее песней. Не пой о подвигах, которых не было, и о красоте, которую ты не видел. Много хороших песен у того джегуако, чьи глаза и уши всегда открыты и чувяки густо присыпаны дорожной пылью. Никогда, если ты не хочешь, чтобы голос твой стал воем шакала, не воспевай месть, палачей и пролитую кровь.

 Пришлось на время отложить тетрадь.

 Я поехал в Енисейск, разузнать у одного знакомца, имя которого по естественным причинам не называю, насчет нужных мне бумаг. По кое-каким сведениям ему можно было довериться. Он действительно охотно взялся помочь, осведомившись, на кого заготовить бумаги — дворянина, купца или мещанина. Я выбрал последнее по причине того, что дворянство соответствовало действительности, а для купца во мне мало дородности, грубости, да и рыло слишком осмысленное, подозрение вызовет. За мещанина же я вполне сойду — руки мозолистые, живот поджарый и глаза с соображением. Знакомец мой снабдил меня книгами и предложил, с условием вернуть, номер «Отечественных записок» с последним романом Ф. Достоевского. Я не взял, ибо произведения Достоевского доводят меня почти до слез. Спасибо ему за то, что в «Записках из мертвого дома» он сказал добрые слова о черкесах. Побродив немного по Енисейску, — он уже отстроился после пожара 1869 года, спалившего около семисот домов — почти весь город, — пошел к своему знакомому ночевать. Енисейска я не люблю — он раб торговли и наживы, что делается особенно выразительным в августовские ярмарки, когда, после продажи золота и заключения сделок, половых в трактирах мажут колесным дегтем, грязные улицы устилаются ситцами, а заезжих див нагими купают в шампанском.