Читать «ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ» онлайн - страница 229

Михаил Юрьевич Лохвицкий (Аджук-Гирей)

Проходя мимо Мухарбека, Озермес заметил свежий зеленый стебелек, стрелкой тянувшийся кверху. Вырос он из узловатого корня, уходившего от основания пня в землю.

— Белорукая! — позвал он. — Посмотри, у Мухарбека народился сын!

Чебахан подбежала к нему.

— Видишь? — спросил Озермес. — Давай пока накроем росток корзиной, чтобы Самыр не сломал его ненароком.

Чебахан присела и потрогала стебелек пальцем.

— Какой маленький, он еще меньше волчонка! А как мы назовем его? Может, Тэкощем*?

— Согласен. А как ты, Мухарбек?

Мухарбек подтвердил свое согласие молчанием. Чебахан засмеялась.

— Может, и этого надо поить ляпсом?

— Корни Мухарбека прокормят его, а ты иногда поливай его водой.

Чебахан побежала за корзиной.

Во время еды Озермес пригляделся к чуть расплывшемуся лицу Чебахан, губы у нее опухли, и у глаз образовались синие полукружия. Прошедшая ночь словно сделала ее более зрелой.

Подняв брошенное Озермесом перо коршуна, она хитро сощурила глаза и спросила:

— А ты помнишь, как я вчера напророчила грозу?

— Да. А я не поверил, ведь приближения Шибле ничто не предвещало.

— Тебе, а не мне, — с оттенком превосходства произнесла она, но спохватилась и, опустив глаза, добавила: — Прости меня, муж мой.

Он посмотрел на ее нежную белую шею и, вспомнив запах, который исходил от нее ночью, ощутил, что снова жаждет ее, как утопающий жаждет добраться до уже близкого берега...

Память человека как пропасть, на дне которой в беспорядке лежит все, что годами сваливалось в нее. Можно долго, хоть с самого рождения луны и до ее угасания, ворошить затухающий костер воспоминаний, но не отыскать в нем того, что ищешь, ибо уголья уже мертвы и огня из них не раздуть. А бывает, кто то, близкий тебе или случайный, уронит в холодный пепел свою искру, и костер вдруг вспыхнет, воскрешая то, что, казалось бы, безвозвратно кануло в прошлое. Так, после вопроса отца о братствах, Озермесу во всех красках и голосах жизни вспомнился день, который годами, подобно недвижному камню, валялся где-то на задворках памяти, и разглядел он его глазами того мальчика, который еще не видел, как убивают друг друга люди и народ погибает от ядер, пуль, разобщенности и тоски.

В то давнее лето у Озермеса выросли усы. Обнаружив, что кончики усов можно подкручивать, он явился перед Безусым Хасаном во всей красе. — Посмотри, — сказал он, — торчат, как пики. — Хасан задумчиво потер пальцем над своей верхней губой, и маленькие глаза его превратились в булавочные головки. Зная ехидство Хасана, Озермес съежился. — Такие волосики, мальчик мой, — как бы между прочим сказал Хасан, — я не раз видел на козьем вымени. — Не завидуй! — буркнул Озермес. — Можно подумать, что у тебя в мои года под носом росли две сосны. — Это уж ты загнул! — польщенно протянул Хасан. — Какие там сосны, всего лишь две маленькие елочки. А что до зависти, то завидовать можно только тому, чего человек добился своим умом. Травка, например, вырастает на проезжей дороге, где ее могут затоптать, вовсе не от большого ума. И скажу тебе еще: усы необходимы для осязания кошке, а человеку в них толку мало, усы лишь подтверждают, что хозяин их мужчина, а не женщина, да и то не всегда. Советую тебе, малыш, будь осторожен у костра, если ненароком опалишь усы, девочки могут принять тебя за подружку. — А почему же говорят, что усы — гордость мужчины? — сердито спросил Озермес. — Не стану обижать тех, кто говорит так, но все таки сперва голова, а потом папаха, — продубленное солнцем лицо Хасана расплылось в ухмылке. — А теперь залезай-ка ко мне на плечи, и я прокачу тебя по двору! — Не успел Озермес, забравшись на Хасана, схватить его за уши, как из за плетня послышался голос отца.