***Вот гуляю один в чистом поле я,с целью сердце глаголами жечь,и гнездится в груди меланхолия,а по-нашему — черная желчь.Жизнь постылая, что ты мне выдала?Ведь не просто я пел-ковылял, —хлопотал, мастерил себе идола,резал, красил, на гвоздик цеплял.Здравствуй, бомж венценосный, со взоромгорящим, легкий, как шар голубой!Знаешь нашего главного ворога?Не слыхал? Ну и Брюсов с тобой.Снежно, влажно на улицах жалкогогородка, и свобода сладка,удивляйся, взвивайся, помалкивай,покупай сигареты с лотка —но какого ни высветишь генияв тесноте отступающих лет,в переломленном нет просветленияи в истлевшем сомнения нет.***Медленно, медленно гаснет несытый ночной очаг,Где-то на севере дева читает Библию при свечах.Бог говорит мятежному вестнику: «Успокойся!»Где-то на севере, где подо мхом гранитблещет слюдою синей и воду озер хранит,верстах в востоку от Гельсингфорса.Где-то на севере — был, говорят, и такой зачин.Если поверить книге, извечный удел мужчин —щит и копье, а женщин — шитьё, да детинеблагодарные, с собственною судьбой(девочкам — вдовьи слезы, мальчикам — смертный бой).Дева читает книгу, матушка чинит сети,добрый глава семейства, привыкший спать у стены,(руку под щеку, на столик — трубку), обычные видит сны —нельма и чавыча, да конь вороной, наверно.Свечи сгорают быстро. Вьюшку закрыть пора.Всю-то округу завалит первый снежок с утра.Бог уверяет дерзкого: «Я тебя низвергнув ад без конца и края». Кожаный переплетвытерся по углам. На окошке осенний ледскладывается в узоры: лишайники, клён, лиана.В подполе бродит пиво. Горестно пискнет мышь,в когти попав к коту, а вообще-то ни звука — лишьтрубный храп старика-отца — он ложится рано.
