***Тайком прокравшись в лунный сад(там, верно, сторож — ну и ладно!),священник с физиком сидятпод небом осени прохладной.Корнями тихо шевеляВслед уходящим поколеньям,ликует влажная земля,и пахнет яблоком и тленьем.Повесив нос, наморщив лоб,молчит во тьме и смотрит кривонемолодой печальный поп,свое прихлебывая пиво.А физик чешет волосаи ласково твердит: не будем!Жизнь есть не более, чем са —мозарождающийся студень.Проникновенна и мертва,луна кругла, а не двурога,попомни, поп, мои слова,не сокрушайся, ради бога!А бог, кряхтя, вдали ружжорядит селитрою толченойи приговаривает: ужотебе, старательный ученый!***Проповедует баловень власти,грустно усом седым шевеля,что рождается смертный для счастья,будто птица — парения для.Беломорский вития, о чем тыбеспокоишься, плачешь о ком,в длани старческой, словно почетныйзнак, сжимая стакан с мышьяком?И пока прокаженный в пустынеприближаться к себе не велит,и твердит свои речи простые,и далекого Бога хулит, —знаем мы — зря бунтующий жительтак ярится на участь свою.Отчитает его Вседержитель,и здоровье вернет, и семью.Все пройдет, все пойдет, как по нотам,будет сентиментален конец,прослезится Всесильный, вернет они верблюдов ему, и овец.Что ж печальны Адамовы внуки?Или мало им дома тоски,где бросается горлица в руки,и сухие стропила крепки?Или мало дневного уловаи невольных вечерних забот?Но листающий книгу Иовасловно жидкое олово пьет.***Ах жизнь — бессонница, непарный шелкопряд…о чем, товарищ мой, цыгане говорят?И даром, что костер — а ночь все холодней,коней ворованных, стреноженных конейродное ржание, гитары хриплый ток,да искры рвутся вверх… Закутано в платок,дитя глядит в огонь, не зная, отчегово мгле древесное бушует веществои молчаливые пылают мотыльки —и мы неграмотны, и мы недалеки…
