Читать «Кровавый разлив» онлайн - страница 32

Давид Яковлевич Айзман

— Въ смерти моей, — невнятно, чуть слышно, коснѣющимъ языкомъ залепеталъ онъ:- въ смерти… винить… тетку… Убійцу Петровну…

Аринѣ Петровнѣ шутовскія выходки племянника были знакомы давно, и потому, не смущаясь трагической кончиной его, она продолжала свои причитанія.

— Смотри, Ариша, хрипитъ вѣдь уже, — добродушио засмѣялся о. Павелъ.

— Чортъ знаетъ изъ за кого, и изъ за чего Федя такой сдѣлался, что ну, прямо вотъ, какъ будто сейчасъ тифомъ болѣлъ…

— Ну нѣтъ, это ужъ слишкомъ! — звѣрски заоралъ Васильковскій, вскочивъ. — И усопшаго не жалѣете?.. Ужъ лучше я къ Федькѣ пойду.

Сопровождаемый любовнымъ смѣхомъ о. Павла и обиженными, сердитыми укорами тетки, Васильковскій поспѣшно направился въ домъ. Онъ прошелъ въ узенькій корридорчикъ, заставленный сундуками и шляпными коробками, и постучалъ въ дверь.

2.

— Федоръ, съ чего это у тебя видъ такой веселый?

Онъ стоялъ на порогѣ и съ удивленіемъ смотрѣлъ на Пасхалова.

— Веселый? — глухо спросилъ Федоръ Павловичъ.

— Да… точно любимую женщину сейчасъ схоронилъ.

— Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ,- добавилъ Васильковскій черезъ минуту, перемѣнивъ тонъ:- что это съ тобой?.. Нездоровится?

Федоръ Павловичъ сидѣлъ на диванѣ, а надъ диваномъ висѣлъ роскошный портретъ генерала Драгомірова. Портретъ былъ мѣстнаго производства, геройски скверный и очень большой. Широкая рама изъ папье-машэ свирѣпо горѣла новенькой позолотой, и было похоже, что она смазана жиромъ. Это художественное произведеніе очень огорчало Пасхалова, онъ раза три выносилъ его вонъ, въ чуланъ, но Арина Петровна приносила генерала обратно, вѣшала на мѣсто, и при этомъ сильно сердилась на сына. Сердился и Федоръ Павловичъ на мать, но поставить на своемъ не умѣлъ, и побѣдоносный генералъ такъ ужъ навсегда въ кабинетѣ и воцарился.

— Тамъ старики кое-что говорили мнѣ…- сказалъ Васильковскій, отводя въ сторону зацѣпившуюся за усы широкую тесьму пенснэ. — Неужто-жъ до такой въ самомъ дѣлѣ степени волнуетъ тебя это все?..

Выраженіе просительное, смѣшанное съ выраженіемъ скрытой, несмѣлой досады, появилось на блѣдномъ лицѣ Пасхалова. «Ты веселъ, ты доволенъ, ты здоровъ, — говорили печальные глаза доктора, — у тебя свои дѣла… пріятныя… проходи себѣ дальше… пожалуйста, проходи…»

Васильковскій сѣлъ.

— Сестричка твоя идетъ… Дѣвица столько же революціонная, сколько и миловидная… И, говорятъ, всѣхъ рабочихъ съ завода въ рукахъ вотъ какъ держитъ.

Вошла Наталья, живая, бойкая и свѣжая, какъ всегда; но теперь лицо ея было нѣсколько блѣдно, и въ глазахъ было что-то сосредоточенное, строгое. Войдя, еще прежде чѣмъ поздороваться, она бросила торопливый взглядъ подь диванъ, на то мѣсто, гдѣ оставила вчера чемоданъ. Чемоданъ смутно вырисовывался изъ мрака кирпично-красной массой, и на черныхъ ремняхъ его тускло желтѣли широкія мѣдныя шляпки гвоздей.