Читать «Хранители Кодекса Люцифера» онлайн - страница 282
Рихард Дюбель
– Приговор гласил, что тело Равальяка должны рвать раскаленными щипцами, а потом заливать в раны расплавленный свинец, горящую серу и смолу, – медленно произнес Генрих и будто бы издалека увидел, как у Александры схлынула с лица кровь. – После этого руку, которой он нанес удар кинжалом, следовало медленно сжечь в серном огне вплоть до запястья. А в конце приговоренного должны были разорвать лошадьми.
– Боже мой! – потрясенно воскликнула Александра. – И тебе пришлось смотреть на все это?
В тот день в Париже выяснилось, что комнату выбрали отличную. Окна позволяли не только полностью видеть эшафот, но и пропускали в помещение звуки, возможно несколько приглушенные, но исключительно внятные. Генрих мог слышать молитву, с которой Равальяк предал себя в руки палача, и гимн
И тут раскаленные пылающие щипцы принялись за работу. Они вырвали соски из груди и куски мяса из рук, бедер и икр. Крики, издаваемые осужденным, были очень четко слышны, так же как и вздохи толпы при каждом движении палача. Внезапно Генрих почувствовал себя на месте связанного Равальяка. Он испытывал не боль, но вибрацию его нервов; не муки, но грохот могущественного древнего чувства, вызванного мучительной болью того, кто находился на эшафоте. Он чувствовал себя одновременно осужденным и палачом, причем как-то отрешенно чувствовал. Когда раскаленные зажимы щипцов вгрызались в мясо, Генрих был тем, кто подавал инструменты.
И все эти ощущения он испытывал в тот самый момент когда мадам де Гиз стояла перед ним на коленях, прижимаясь лицом к ширинке его расстегнутых брюк. Никогда раньше он не переживая ничего подобного. Смешанное чувство желания и ужаса привело к невероятному возбуждению: охваченный сильной дрожью, Генрих излился, не успев ни предупредить женщину, ни отстраниться. Возможно, мадам де Гиз это и не понравилось, но она и словом не обмолвилась на этот счет.
– Я не мог избежать столь ужасного зрелища, – объяснил Генрих Александре. – Меня бы тогда все считали трусом. Вокруг меня было полно народу, господа де Гиз, их жены и дочери… – Он заметил, что голос его дрожит. Он чуть не выругал себя за это, пока до него не дошло, что Александра не догадалась, что голос у него дрожит от воспоминания о первом излиянии того дня, а не от возмущения по поводу варварского спектакля, который он якобы был вынужден наблюдать.
– Я не считаю тебя человеком, способным получать от этого удовольствие, – успокоила его Александра.
Палач вытянул правую руку Равальяка над жаровней и стал жечь его мясо и кости, время от времени подливая новую порцию серы. Пожалуй, все грешники в аду орали свои молитвы не так громко, как Равальяк – свои мольбы к Богу о прощении. Мадемуазель де Гиз навалилась грудью на подоконник и высоко задрала юбку, обнажив ягодицы. Она бросила на Генриха пылающий взгляд, и он безмолвно поменялся местами с французским дворянином. Мадемуазель де Гиз возмущенно заметила, что от площади начал доноситься довольно сильный неприятный запах, но тут же замолчала и принялась стонать. Пока палач срубал полностью сварившуюся часть культи и наливал в рану следующую порцию серы и кипящего масла, француз и Генрих неоднократно сменяли друг друга, а мадемуазель де Гиз снова и снова выгибала спину и издавала короткие крики.
