Читать «Доспехи нацистов» онлайн - страница 198

– Хочешь долю? – спросил Рерих.

* * *

Ввиду особой конфиденциальности дела Рерих обошёлся без личного шофёра. Мы выехали вдвоём на служебном чёрном «Мерседесе-300». Раздолбанная дорога на нём совершенно не чувствовалась.

– Должно быть, здесь, – сверился я с картой.

– И я так думаю. Смотри, какой странный дом.

Мы подрулили к калитке и вышли у заросшего малиной забора, ограждающего дачный участок, на котором, согласно дешифрованному тексту, был закопан клад.

Я стал компаньоном Рериха за десять процентов от стоимости сокровища. Работать со мной ему было выгоднее, нежели сдавать драгоценности в казну «Светлого братства», из которых ему выделили бы лишь малую толику. Кроме того, беря меня в долю, Володя подстраховывался от утечки информации. Связанные общим секретом, мы держали рот на замке – узнай руководство об этой скользкой затее и нам не поздоровится.

Рерих увлёкся поисками клада даже более того, чем я мог предположить. Я лично подвергал сомнению сохранность сокровища. Разумеется, «Цветник» инока Дорофея, изданный в 1687 году в Гродно, вряд ли зачитывался до дыр, но неизвестно, в чьих руках побывала книга с тринадцатого февраля кровавого восемнадцатого года – именно так датировалось послание на форзаце. Может быть, она сразу дошла до адресата и Антуан давно вырыл закопанное братом после революции семейное золото. «Рыжья», кстати, хватало: только швейцарских десятитоловых слитков было двадцать пять штук, да ещё на семьсот пятьдесят рублей золотыми монетами.

Эти монеты достоинством семь с полтиною будоражили воображение Рериха с неистовой силой. Уж кто-кто, а старый следопут Володя знал историю, как при Николае II была введена дополнительная денежная единица, среднее между бывшими широко в ходу золотой пятёркой и десяткой. Новую монету отчеканили небольшой партией, что впоследствии повлияло на её стоимость у коллекционеров. Царские «семь с полтиной» в добрые застойные времена оценивались в двадцать пять тысяч рублей, тогда как золотой николаевский червонец стоил тысячу двести брежневских деревянных.

Наличие в кладоположении таких раритетов делало игру, по мнению Рериха, стоящей любых свечей. Тем паче, что в письме кладообразователя указывались «матушкины украшения» и «тётушкин столовый прибор», обворожительные своей неопределённостью.

– Что ты об этом думаешь? – Володя достал из замшевого футляра позолоченный «Ронсон» и закурил вонючий «Данхилл», что свидетельствовало о крайнем душевном волнении. Ветер отнёс к озерцу струйку сигаретного дыма.

– Я конечно не могут заявлять с полной определённостью… но это действительно напоминает усадьбу.

Похоже, у Рериха не осталось сомнений в том, что мы нашли бывший купеческий особнячок. Странное приземистое строение имело мало общего с домом «нового русского» начала века, однако, в воображении можно было дорисовать к воздвигнутой на руинах дачной халупе второй этаж с башенками и прочими архитектурными причиндалами. Время и пролетарии не пощадили купеческой крепости, но на уцелевшей стене сохранилось стильное окошечко с каменным подоконником. Должно быть, там помещалась кладовая. Большие окна, когда они были, выходили на озеро. Ныне же дом представлял собою приземистый сарай, склеенный из досочек и уродливых фанерных щитов, а участок в двенадцать соток чьи-то заботливые руки превратили в сплошной огород.