Читать ««Если», 2002 № 02» онлайн - страница 194

Тогда зачем, спрашивается, ему, «настоящему», тратить время на каких-то полузабытых дедков, когда он свой прикольный рассказ вывесит сегодня же на сайте, а на форуме с удовольствием потусуется с друзьями-читателями, имя которым — легион.

Разумеется, я слегка утрирую. Но тот факт, что подавляющее большинство «рукописей» — бесконечно воспроизводимые хохмы (приколы — говоря современным языком), наводит на мысль: тенденция, однако…

Грешен, в минуту раздражения порой обрушивался с гневом на пародистов-балагуров-прикольщиков, объявлял их разрушителями славных традиций художественного слова, находил причины сего в распаде связи времен, полагая, что расцвет пародии — симптом упадка… Словом, гибель богов и закат Европы в одном флаконе с отклеившейся этикеткой. Мне казалось, что ко всему еще средства массовой информации и коммуникации участвуют в разрушении традиции повествования. Но при внимательном рассмотрении выяснилось, что я был не прав. Ситуация оказалась еще хуже.

5.

Возникло подозрение, что, сами того не зная, подобные авторы являются реализаторами некоей миссии, или, как выразился бы сам Борхес, носителями некоего архетипа, медленно всплывающего в коллективном бессознательном наших дней сквозь бездну веков.

Традиция рассказа восходит, как известно, к дописьменной эпохе. В те славные времена культура как негенетическая память человечества могла воспроизводиться через устное народное творчество, то бишь фольклор. Ну и, наверное, через наскальную живопись: деяния пещерных Вальехо и Дубовиков служили не только для ритуальных, но и, по всей видимости, дидактических целей.

Изустное предание лишь после обретения письма оформилось в «большие формы» — сюжетно структурированные мифы, героические эпосы и так далее. А до того только редкие профессионалы-рассказчики были в состоянии запомнить от начала до конца какую-нибудь «Рамаяну», сагу о Кухулине или повествование о Манасе.

А вот «малые формы» — сказки, притчи, истории — запоминались легче и передавались от слушателя к слушателю попроще. Следы ритуала обмена историями, возможно, сохранились на подсознательном уровне у любителей анекдотов. Кстати, anekdotos в переводе с греческого — неопубликованный, означал короткий рассказ о чем-то любопытном.

Искусство рассказывать анекдоты даровано не каждому, тут Айзек Азимов совершенно прав. Но почему-то все, кому не лень, травят их к месту и не к месту, будто действительно включается какой-то механизм, заставляющий человека рассказывать истории. Так может это архетип Рассказчика-у-Костра заново входит в наши дни? Вряд ли. Он никогда нас и не покидал вовсе, а трансформировался в «образ создателей образов» — то есть так называемых деятелей культуры и искусства.

К тому же массовое увлечение не созданием новых рассказов (повестей, романов, фильмов…), а пересказом старых, но с несколько измененными реалиями, не свидетельствует об истощении творческих сил.

Пересказ, даже пародийный, все же приводит к воспроизводству логики повествовательных возможностей. Причем, не имеет значения форма — большая или малая. Как раз отход от малых форм должен замаскировать некое явление: в романах проще скрыть повторяемость, монотонность, однообразие… Механизм словомельниц, описанный Фрицем Лейбером, работает на полную мощность. Сознание потребителя привыкает к дробному звуку пересыпаемых слов-песчинок, он впадает в своеобразный транс, из которого не хочется выходить. Можно сказать, что у любителей больших форм практически утрачена способность вникать в формы малые. Темп восприятия изменился. Только потребитель разгонится читать, — ан рассказ уже кончился!