Читать «Твари, подобные Богу» онлайн - страница 47

— Как?

— Тебе знать не обязательно. Просто сделаю, что муж в семье останется и верность будет хранить. Но это — пока я жива. Да, и еще — встречу с той женщиной, скорей всего, отменить не получится. Разве что уж очень нам с тобой повезет… Ну? Чего приуныла? Я еще молодая, до ста могу проскрипеть. Не боись, на твой век хватит. Ладно, девка, решай давай, кого выбираешь, Петьку-петуха канадского или мужа родного? То и другое вместе не сохранить.

Как назло в тот миг в избу вошел Питер, высокий, стройный, сказочно прекрасный. У Ласточки заныло в груди: с ним, таким любимым, расстаться? Происходящее показалось мороком, бредом, наваждением. Ласточка провела рукой по лицу.

— Что, Петруша, натаскал водицы? Устал? — ласково поинтересовалась Серафима.

Питер, расправив широкие плечи, ответил шутливо-укоризненной гримасой: я — устал? Да за кого вы меня держите?

— Может, тогда еще грядочку вскопаешь? Если умеешь, конечно.

Питер умел. Серафима повела его на огород. Ласточка, оставшись одна, напряженно думала — сама не понимая, о чем. Ее лихорадило. В голове стучало: решается судьба, решается судьба…

Серафима вернулась и с порога спросила:

— Ну, надумала, девонька?

Ласточка торопливо, будто опасаясь передумать, ответила:

— Муж.

— Вот и умница. — Серафима чуть улыбнулась, подошла к столу, за которым на лавке сидела Ласточка, сняла с полки свечу, зажгла и, перекрестившись на икону в углу, тоже села. Спокойно положила ладонь Ласточке на запястье. Сказала:

— Закрой глаза.

И зашептала — неразборчиво, тихо, монотонно.

Ласточку взяла жуть. Она боялась пошевелиться. Сердце металось в груди как заяц, вверх, вниз, влево, вправо, во все стороны разом.

Длилось это, по-видимому, недолго, минут пять, но показалось — вечность. Наконец, Серафима отпустила руку Ласточки. Та открыла глаза. И сразу обратила внимание на изменившееся лицо «бабушки» — суровое, усталое, серое. Невольно ахнула:

— Еще что-то увидели нехорошее?

— Нет, — ответила Серафима. — Просто… в чужую судьбу влезать приятности мало. Ты пойми: от тебя-то я беду отвела, но мужа твоего счастья лишила, которое ему полагалось, пусть даже оно в нашем христианском мире преступным считается. Обычно я в такие вещи не суюсь, да уж больно тебя, крохотулю, жалко стало. Вижу, ты сильная и сама себя сильной считаешь, а нутро все одно детское, беззащитное. И судьба одинокая. — Серафима замолкла, жалостливо глядя на Ласточку, и вдруг, точно забывшись, произнесла, горестно покачивая головой: — Ах ты, сиротка, сиротка.

У Ласточки в очередной раз зашлось сердце.

— Отца у меня точно нет, умер до моего рождения, но мать жива. Почему «сиротка»?

Серафима отвела глаза.

— Нет, вы скажите! И так уже запугали дальше некуда! — От страха Ласточка сделалась отчаянной и, стремительно нырнув рукой в сумочку, сунула ясновидящей фотографию матери.

Та посмотрела на снимок, помялась, пожевала губами, а потом решилась:

— Не буду от тебя ничего скрывать, девка. Отец твой покойный давно мать к себе зовет, тоскует сильно. А теперь и ревнует еще — она ведь снова замуж вышла, верно?