Читать «Сорок роз» онлайн - страница 101

Какое заблуждение! Ничего из этого не вышло, ничего! Ей привозили на столике отсос, чтобы сцедить ненужное молоко, а мясник, вечный партийный председатель, опять обскакал Макса. Оба они потерпели неудачу. Их амбиции не сбылись. Она лежала, он стоял. У нее в животе царила жестокая пустота, у него — холодная ярость, ярость на город, на партию, а в первую очередь на жену, у которой отец еврей, которая родила мертвых близнецов да еще подхватила какую-то необъяснимую горячку. Каждый из них надеялся, что другой нарушит молчание, что зазвонит телефон, заплачет младенец, задребезжит столик на колесах, а время беспощадно уходило. На губах у обоих словно лежала печать. Я не могу тебе помочь, думала она, думал он, потому что я — Макс, Мария — несчастье твоей жизни.

Разъединенные-соединенные.

Максмария.

Мариямакс.

Любовь.

Жизнь.

Смерть.

Мы.

Потом двустворчатая дверь с глухим шумом закрылась, и еще долго после ухода Макса ей чудилось, будто по коридору со смачным чавканьем спешат его резиновые подметки, спешат, спешат прочь. В следующее воскресенье он ушел в горы. Она была благодарна ему за деликатность. Намного, намного проще, думала Мария, переживать одиночество в одиночку.

В пути III

Приезды и отъезды.

Потомки и предки.

Она размышляла и грезила, видела у горизонта отряд уборочных машин, а высоко в небе — тех самых жаворонков, что некогда устремлялись из синих высей вниз, провожая первого Каца и его чемодан на запад, все время на запад, на закат, в слепящее сияние солнца. Она ехала дальше.

От промежуточной остановки пришлось отказаться, уже половина пятого, мальчуган вот-вот будет дома, и Мария живо представляла себе, что было бы, если б он увидел, как старый добряк Перси, чего доброго надушенный и напудренный, беспомощно пытается снять лампионы высоко над парапетом террасы! Перси, крикнул бы мальчуган, это что такое? Вы с ума сошли?

Нет, откликнулся бы Перси со стремянки, ваша мама по телефону просила меня снять и убрать в ателье развешенные утром лампионы…

On a du style. А что произошло? В ее жизни полным-полно всяких неприятностей. Все началось еще с Шелкового Каца, задолго до ее рождения. Любимая, сказал он своей невестке, приложив к щеке ее нежную руку, ты совершенно не постарела, по-прежнему молода и красива. Сегодня вечером в «Гранде» будет в точности так же, причем в многократном повторе, во всех помещениях, в холле, в апартаментах, в зале, в баре: ты такая красивая, скажут ей, ничуть не постарела, наилучшие пожелания по случаю сорокалетия!

Потомки, предки.

От Соловушки, от бабки, она унаследовала склонность поиграть в субретку, вот и сегодня у нее опять двойная роль — хозяйки и именинницы, благодарной за теплые комплименты, которые посыплются со всех сторон, how nice, how lovely. Она ехала дальше.

140… 150… 160…

Блеск усилился, обе колонны дали газу.

Дорогой мой сынок, сегодня утром я вела себя ужасно неловко. Мое замечание о родителях Падди тебя обидело, я сразу заметила. Когда ты ушел, я хотела загладить оплошность, пошла в ателье, достала лампионы, и теперь они висят на террасе и наводят тебя на мысль, что мне нежелательно твое появление в «Гранде». Нет, сынок, я вовсе не хотела привязать тебя этой гирляндой к дому. Я хотела как лучше. Правда-правда. Думала, вы с Падди устроите веселую вечеринку, и, как знать, может, иллюминация в конце концов окажется кстати. Может, в нежном сиянии лампионов ты сумеешь вступить на просторы любви, вместе с Падди, с этой хорошенькой, милой девочкой… Она ехала дальше.