Читать «По рельсам, поперек континентов. Все четыре стороны. книга 1» онлайн - страница 46

Кроме того, холод был страшный: от низкого неба веяло студеной сыростью, даже в помещениях висела морось. Читая лекцию в местном университете, я расхаживал вдоль доски, засунув замерзшие руки под мышки. Университет занимал здание колониальных времен, где раньше находился — надо же! — дорогой магазин торгового дома «Морин бразерз», снабжавший окрестных плантаторов необходимыми товарами, а заодно служивший для них гостиницей, когда они выбирались в город. В аудитории, где я выступал, прежде была спальня; с балкона, насквозь пробираемый ветром, я увидел запущенный двор, выложенный растрескавшейся плиткой декоративный пруд для рыбы да окна других номеров, закрытые обшарпанными ставнями.

На следующее утро на вокзале в Хюэ крохотный вьетнамец в сером габардиновом костюме и шляпе пирожком подскочил ко мне и потянул меня за руку. «Добро пожаловать в Хюэ, — сказал он. — Ваш вагон готов». Это был начальник станции. Его предупредили о моем путешествии, и он прицепил к пассажирскому поезду на Дананг один из личных вагонов начальника дороги. Поскольку вьетнамская сеть железных дорог из-за войны распалась на отдельные действующие отрезки, на каждом таком обрывке имеется специальный вагон для начальника. Обычно такой вагон один, но Вьетнамские железные дороги — это шесть не связанных между собой линий, поневоле работающих автономно. Как ранее в Сайгоне, я сел в служебный вагон с тяжелым сердцем, зная, что у меня дрогнет рука, если я хоть раз захочу написать об этих людях что-нибудь нелицеприятное. Сидя в своем пустом купе в пустом вагоне, я чувствовал себя негодяем и эгоистом: у меня на глазах вьетнамцы выстаивали очередь за билетами, чтобы ехать в толчее и духоте. Начальник станции поспешил увести меня от кассы («Не требуется!»), но я успел приметить, сколько стоит билет до Дананга — сто сорок три пиастра, то есть двадцать пять американских центов. Возможно, нигде больше на свете не проедешь семьдесять пять миль по железной дороге за такие гроши.

Появились Кобры и переводчик Дайэл. Уселись в купе рядом со мной. Мы молча глядели в окно. Вокзал — белая коробка наподобие форта Аламо — был весь в красных оспинах от пуль: из-под отлетевшей штукатурки проглядывала красная кирпичная кладка. Но он был детищем той же эпохи, что и магазин «Морин бразерз» — иначе говоря, строили его на совесть. Какой контраст с кучами мусора и голыми цементными фундаментами на окраине Хюэ, где медленно погружаются в грязь учебная полоса препятствий и руины казарм Первого дивизиона морской пехоты. Казалось, весь реквизит войны был запрограммирован на самоуничтожение в день вывода американских войск, чтобы и следа не оставить от всех этих брутальных приключений. В железнодорожном депо стояло несколько броневагонов с прорехами в стальных боках — от взрывов фугасов. В вагонах обитала кучка детей с печальными глазами. Почти во всех тропических странах взрослые, точно в стихах Уильяма Блейка, стоят на краю лужаек и смотрят, как играют дети. Во Вьетнаме дети играют сами по себе, а взрослые будто сквозь землю провалились; видя стайку детей, высматриваешь среди них родителей, фигуру взрослого на заднем плане, но высматриваешь тщетно, и твой взгляд спотыкается об недостающий элемент картины. Несущая на закорках ребенка старуха в длинной замызганной юбке, со слипшимися от дождя волосами? Ома сама ребенок.