Как слой сухой зеленой краски в тигле,шершава и суха ее листваза зонтиком цветов, чья синеваих не проникла — только к ним приникла,5 как отражение, как пеленарассеивающейся слезной влаги,и, как в старинной голубой бумаге,в них есть лиловость, серость, желтизна.9 Как детский фартук сношенный, любимый, —застирана и выцвела она: —Как этой жизни краткость ощутима!12 Но вот голубизною обновленнойсоцветий жизнь опять воскрешена,и синь сияет пред листвой зеленой.
Перед дождем
Внезапно зелень парка, каждый лист,утратив что-то, разом потускнели.А он бесшумно подступает к цели,он — у окна. В кустах раздался свист5 зуйка, настойчивый и исступленный.(Нам сразу вспомнился Иероним.)Так одиночество и страсть с разгонувзмывают ввысь к потокам дождевым.9 Старинные портреты на стенахпред нами расступаются, как тени,как будто мы мешаем болтовней им.12 Свет сумерек в нечетком отраженьискользит по бледным, выцветшим обоям,на нас, как в детстве, навевая страх.
В зале
Вдруг выступили к нам из темнотывсе эти камергеры в орденах,как, ночь вкруг орденской своей звезды,едва заметно блещущей впотьмах,и эти дамы хрупкие в сетяхсвоих нарядов, в пышных кружевах,с руками крошечными, как ошейникболонки, возлежащей на коленях,от нас не отступая ни на шаг,теснятся возле каждого из нас.11 А мы, их всех нисколько не боясь,жизнь нашу строим так, как разумеем —по-своему. Их цель была цвести,иначе — хорошеть. Мы — только зреем,зреть это значит исподволь расти.
Последний вечер
(из собрания г-жи Нонна)
И ночь, и долгая езда. И заоградой парка конные отряды.А он от клавишей отвел глаза,он, от нее не отрывая взгляда,5 как в зеркало смотрел в ее чертыи узнавал себя на самом деле.Они при каждом звуке хорошели,но было в них предвестие беды.9 И вдруг — как будто стерлась вся картина.Она стояла, прислонясь к камину,удерживая сердца стук рукой.12 Свежело. Смолкли звуки клавесина.И странен на столе в углу гостинойбыл черный кивер с мертвой головой.
