Читать «Избранная проза и переписка» онлайн - страница 4

— Машинистом, — отвечал Марусин жених польщенно и ел сырой рис из обгорелого помидора. — Пальтишко тебе справим по форме, всё как следует.

Потом детей раздели и снова стали мыть девочку. Но тут пришли Сонька и Нина. Сонька была в Нининой шляпе и дико накрашенная, в ушах у нее болталась стеклянная дрянь до плеч. Нина была в новой шляпе, вроде паровозной трубы с помпоном вместо дыма и казалась пьяной. Во всяком случае, вид у нее был странный и счастливый.

— Детей отправляю к отцу, — объявила она. — Поль сейчас мало зарабатывает, дети к отцу поедут, он их принять должен, не могу же я навязать чужих детей постороннему человеку. Извиняюсь, — сказала она и протянула руку закапанному человеку, — вы Марусин знакомый, повлияли бы вы на нее, что ли? Разве так жить можно? Разве ей можно детей доверить?

Сонька хохотала и трясла серьгами. Видимо, она провела сегодня богатый впечатлениями день и ее собственное будущее временно казалось ей лучезарным и интересным, как и Нинино. Голую девочку спешно одели, ахнули, взглянув на часы, и Сонька поклялась на иконку в углу, что довезет детей в Марсель невредимыми. Она взяла девочку на руки и, пошатываясь, стала спускаться с лестницы. Мальчик, шумно дыша, пошел за нею вслед. Паровоз и негра понес он.

Нина, возбужденная и опять в слезах, покричала им что-то с площадки, потом вернулась в комнату, взялась за виски и села к столу.

— С одной стороны изверг с детьми, с другой стороны Павел Петрович, — сказала она трагически. — Он мной безумно увлечен, как Васенька в 19-м году, помнишь, Маруся?

— Разрешите представиться, — вдруг забормотал Марусин друг и нелепо фатовато подхихикнул. — Зовут меня Веньямин Сергеевич. Горошков моя фамилия.

Маруся стояла у дверей, до нее все еще доносился стук на лестнице и пыхтенье.

— А как детей, значит, звать? — спросила она вяло.

Сестра громко всхлипнула.

— Лилечка их звать, — ответила она, — и Федор…

ВИЛЛА «НАДЕЖДА»

Когда инвалид Евгеньев возвращался вечером с работы из Парижа в свое загородное жилище, он проходил каждый раз мимо русской виллы «надежда» и останавливался у забора поговорить с ребенком.

Это был ребенок пяти с половиной лет. Он ходил босиком и смотрел строго. Он был требовательный и настойчивый, и хотя у него, по-видимому, вначале не было никаких игрушек, он мог вдруг захотеть, вот именно, луну. Это был одинокий ребенок, и потому Евгеньев с ним разговаривал по четверти часика по вечерам или даже иногда днем, когда бывал свободен. Он думал, что делает это из жалости или от собственного одиночества, но потом оказалось, что он этого ребенка, неизвестно за что, очень любил. Первый их разговор был такой:

— Ты русский мальчик? — спросил Евгеньев.

Ребенок подошел к забору и медленно влез на приступочку, держась за угловой столбик. Он осмотрел левый пустой рукав Евгеньева и сказал дерзко:

— У тебя одна рука, а у меня две. Но моя рука для тебя была бы всё равно слишком маленькая.

— Не нужно мне твоей руки, — сказал обиженно инвалид, — владей на здоровье. Это маму зовут Надеждой?