Читать «Донская повесть. Наташина жалость (Повести)» онлайн - страница 39

Но однажды, когда они, по обычаю беседуя, были уже навеселе, Никанор Петрович глянул на Варвару такими глазами, что она вспыхнула и чуть не выронила сковороду зажаренной яичницы. Никанор Петрович выскочил из-за стола, стал помогать Варваре, а у самого под усами егозила пьяная, непонятная ухмылка… В следующую субботу Варвара не взяла от отца никаких подарков. Но это мало смутило Никанора Петровича. Он выждал момент, когда из хаты вышел отец, подошел к ней и, прикоснувшись рукой к ее плечу, с дрожью в голосе сказал: «Варвара Михайловна, я уважаю вашего родителя и люблю вас, — он хотел было заглянуть в ее глаза, но она отвернулась, — я прошу вас, Варвара Михайловна, станьте моей женой. Вы осчастливите меня и сами будете счастливы». У Варвары все занялось внутри, и она почувствовала, как уши у ней налились кровью. «Я не пойду за… замуж», — еле выговорила она и, закрыв лицо руками, убежала в горницу (тогда она стояла здесь же, подле этого окна). Никанор Петрович ездить перестал, но от отца для Варвары уже не было жизни.

«Опорочила меня, бесстыдница, — каждый день рычал он, — вот возьму за косу да выбью блажь из твоей дурьей головы! В монашки, что ли, собираешься? Аль, может, ждешь этого босяка и голоштанника Фильку Фонтокина? О нем я запрещаю тебе думать! А не то уходи со двора и не позорь меня!»

Варвара, бывало, поплачет, поплачет втихомолку, да на том и утешится. Вытащит из гаманка истертый, выцветший конверт единственного от Филиппа письма, посмотрит на него — и вроде бы легче станет. Томилась, ждала от него ласкового слова, хорошей весточки. Но вот шли недели, месяцы, а писем от Филиппа не было. Прислал одно — и все. Первое время думала, что так, мол, что-нибудь случилось: или некогда ему, или не на чем написать; но потом стали наведываться думки тяжелые и тревожные. Прошел год, полтора и два, а Филиппа будто и не было. Писала ему по старому адресу, да ведь они же не стоят на одном месте!

А тут нужно же было случиться еще и такой беде. В соседнем хуторе жила мать Павла Степановича — двугорбая бабка, потерявшая своим летам счет. (Арчаков был взят в зятья с чужого хутора.) В народе ходили про бабку недобрые слухи, будто она якшается с самим сатаной — отнимает у коров молоко, с чужих загонов на свои переносит урожай, сушит у молодоженов любовь. Никто из людей толком не мог припомнить, была ли бабка когда-нибудь молодой. Уж так она всем надоела, так ее все боялись и желали ей смерти! А она, как назло, живет себе и живет, постукивает почерневшим от древности посошком, шепчет себе что-то морщинистыми губами. Но вот наконец заболела бабка. Слава тебе, господи! Давно бы так! Люди уж собирались служить благодарственный молебен. Но не тут-то было. Лежит бабка недвижимой неделю, другую; лежит молча, с отнявшимся языком; ничего не ест, не пьет, а все дышит, все ворочает мутными глазами. «Земля не хочет принимать, — боязливо заговорили люди, — сатана с богом из-за души спорят». На второй неделе от испуга сбежала бабкина хожалка. Павел Степанович усадил Варвару в телегу — и на хутор. Две недели она и прожила там, нагляделась на бабкины причуды. Говорили, будто бабка испустила дух лишь после того, как кто-то из смельчаков ночью влез на потолок и обухом топора забил над матицей сосновый клин. Когда Варвара вернулась домой, тут весть что гром на безоблачном небе: приезжал на побывку Филипп, и лычки на нем урядницкие… Затая тревогу, Варвара метнулась к одной подруге, к другой, но от Филиппа не осталось никакого следа.