Читать «Половецкие пляски» онлайн - страница 111

4

Иной раз Глеб задумывался, каково живется всем этим «девочкам и мальчикам мечты», обожаемым на мучительном расстоянии, тайно и невыразимо любимым, чьи фантомы тихонько укладываются рядом с собой в постель, как плюшевые медвежата… Как чувствуют себя они, о ком нудно и неотступно думают, денно и нощно подтачивая водой грез камешки их неведомых сердец, заставляя их являться во сне? Приходится этим «счастливчикам» обрастать грубой свиной кожей, чтобы ничто их не тревожило, чтобы могли они без проволочек мельтешить себе по-муравьиному в житейских лазейках и чтобы не икалось им от навязчивых импульсов чужих притязаний. Опыты с Кариной, однако, не в счет, ибо инцест, даже воображаемый, наказуем, и тут уж не до авансов. Глеб и сам никогда не назвал бы эту, вечно выталкиваемую внутренней цензурой главу «первой любовью». Теперь об этом уже и говорить неинтересно, а тогда — и думать запрещено. В общем, как будто ничего и не было, хотя и несомненно было, неосознанное чувство натуральней осознанного, хотя Карине скорей всего, как настоящей «девочке мечты», не икалось.

Струнку любви задело вовсе не подглядывание, а маленький эпизод. Карина собиралась на вечеринку. Расчесывала свои рыжие космы, достающие до попы, а ласковые наэлектризованные волоски тянулись к расческе, распушались, не слушались. Глеб угрюмо шарился в бабушкиных тайниках по части абрикосового джема. И косился на сестрицу, ожидая, что вот сейчас она затянет свою блестящую рыжину в скучный конский хвост. Но Карина оставила волосы как есть. Потом разложила запретные игрушки — мамину коробочку с тушью, огрызки теней, румян, еще бог знает чего. Ковырялась в этом добрый час, как лаборант в анализах, смешивала, слюнявила пальцы… И вдруг родилась из пены — сразу в черном шелке, в бусах. Сунула в пакет мамины туфли, скользнула в шубу — и была такова. Она знала, что ей ничего не будет от взрослых — сиротке прощались грешки. В тот вечер она потеряла бусы, и, вернувшись, рыдала в ванной; по радио гундели последние ночные известия, Глеб гнездился на стуле и боялся пошевелиться и разрушить хрупкое счастливое томление. Потому что никаких печалей у него не было: шел густой мохнатый снег, ночь светилась, бабушка спала, Эльку забрала мать, а он глотал сладкий дух ожидания новогодних праздников. Только у Карины что-то не заладилось. Среди присутствующих Глеб всегда устремлял внимание на самого грустного. Это и решило его участь лет на шесть. Поводов для ревности почти не было: Карина не водила своих мальчиков в дом. Лет с шестнадцати она уходила в гости на недели и месяцы. Появлялась набегами, выгребала из запасов картошку, сосиски, колбасу. Глеб завороженно смотрел на загулявшую сестрицу — она же в классическом презрении «трудного возраста» к младшим отрезала: «Че уставился?» Прошли времена, когда она тетешкалась с ним, строила ему городки и короновала его на царствие среди «цуциков», мастерившихся из расчлененных прищепок. Теперь она перестала понимать его птичий язык, пошла по Аниным кривым дорожкам. Гены сработали, и бабка с примерным фатализмом отпускала внучку на все четыре стороны, что было заказано Эльке и Глебу. Потом, правда, внучок догнал и перегнал загульную девочку под ее же чутким крылышком, и они снова стали друзьями. Друзья у Глеба появились и в сестрицыных темных компаниях, где никто не работал и никто не спал, но слушали «Джефферсон Эрплейн». Нужны были ему деньги ли, ночевка или просто чувство поднятого забрала — Глеб никогда не был обделен в этом кругу, и в том заключался неписаный закон.