Читать «Круглые кубики» онлайн - страница 123
Анна Мосьпанов
А дедуля недопонял, не расслышал и разволновался. Береженого бог бережет, и он пришел со своими бумажками к нам.
У меня очень хорошая зрительная память. У него, как выяснилось, тоже.
– Я тебя запомнил, дочка, – озвучил он мои нехитрые мысли. – Ты тогда рассказывала, что я не обязан уходить в дом престарелых, если не хочу. Вот спасибо тебе, что оставили дома меня, что не запихали в ентот ихний дом стариковский. Не надо оно мне. Уж сам я как-нибудь! Что ж я, немощный какой, чтоб в доме престарелых доживать?
Несмотря на внушительный возраст дед еще вполне ничего. Осанистый, подтянутый, в чистенькой черной куртке и темно-зеленых вельветовых штанах. Седая аккуратная бородка, умные, выцветшие от времени, бывшие когда-то голубыми глаза, кустистые густые брови, родинка над верхней губой. Зачем ему родинка? Дамская такая, вызывающая. Мушка.
И во всем его облике чувствовалась стать, военная выправка. Спина прямая, плечи расправлены. Как линейку проглотил.
Как же его звали? Григорий? Георгий? Кажется, Георгий Константинович.
– Да никто вас не собирается упекать в дом престарелых, Георгий… Константинович. Это ваше и только ваше решение. Даже если социальное ведомство будет вам предлагать подобное развитие событий, последнее слово все равно за вами. В документах указано, что вы вполне в состоянии обслуживать себя, патронажная служба приезжает каждый день, так что все нормально. Не волнуйтесь.
– Георгий. Зовите меня просто Георгий. Не так уж я и стар, в самом деле.
Лохматые брови на его лице жили собственной, совершенно отдельной от остальной мимики жизнью. Разбегались в разные стороны, тут же снова сходились, потом одна зачем-то ползла вверх, отчего выражение лица становилось совершенно детским, озорным, славным-славным.
– Вот ентих вот кивий, килограммчик, да-да. Руки только не очень слушаются, а сам я еще ого-го. Майором службу закончил. Не смотри, что речь у меня не шибко грамотная. У нас на Алтайщине все так говорят.
Руки у него действительно тряслись. Стариковские, морщинистые руки в бугорках вен, с неровно рассыпавшимися по тыльной стороне ладоней пигментными пятнами – как фасолинки, только темнее. Руки всегда выдают возраст. Если бы не они, то со спины ему вполне можно было бы дать лет пятьдесят.
– …Я вот всю жизнь борюсь с ентим «ихний» и «ентот» – и все никак! Неграмотным и помру. Ты смотри, какие киви! Сочные, спелые. Мы ентих кивий там, дома-то, отродяся не видывали. А здесь – вона чего. Даже я могу купить. Ты, дочка, скажи той комиссии, что я помирать дома буду. Не пойду никуда.
– Георгий Константинович… Простите, Георгий, не нужно никому ничего говорить. Вас никто никуда насильно не отправляет. Вы в прекрасной форме, значит, вполне можете жить дома.
– Да? Точно? – Левая лохматая гусеница снова поползла вверх. – Это уже окончательно? А то енти бумажки когда приходют, я и прочесть-то толком не могу. Заковыристо шибко написано, хоть я и знаю немецкий. С войны еще. Знаешь, дочка, я ведь под Кенигсбергом был. Мальчишкой совсем ушел. Восемнадцати не было. Жалко только, что самый конец застал. Там, в Пруссии, тогда ихнего сословья много было. Там нахватался, пока… Ой, смотри, вторую кассу открыли. Пошли-ка туда скоренько!