Читать «Убить Петра Великого» онлайн - страница 115

— Какой толковый помощник у тебя подрастает, Матвей, — довольно произнес князь. — Глядишь, годков через восемь он тебя совсем заменит. Не придется мне тогда заплечных дел мастеров среди грабителей подыскивать. Как кличут тебя, малый?

— Василий.

— По душе тебе в Преображенском приказе?

— По душе, боярин. Мне Матвей гречневую кашу с мясом давал. Давно так сытно не едал.

— Вот когда у нас служить станешь, так каждый день мясо будешь получать. А еще государь шубой тебя за старания пожалует. — Показав на соболиную шубу, лежавшую в самом углу, князь спросил: — Нравится тебе она?

— А то как же не нравится! Тепло в ней! Я игумена все прошу, чтобы мне зимнюю рясу выдал, а он говорит, что, дескать, не время еще, в летней ходи! — Приподняв полы рясы, отрок пожаловался: — А у меня все ноги в мурашках.

— Справлю я тебе рясу, — пообещал князь. — А теперь ступай, — пухлая рука Федора Юрьевича погладила макушку мальца. — Как подрастешь, так милости прошу к нам.

Ухватив отрока за худенькое плечо, Матвей вывел его из комнаты. Громко хлопнула входная дверь, заставив вздрогнуть Агафью.

— Вот ты нас всех антихристами считаешь, — заговорил Федор Юрьевич, глядя прямо в заплаканное лицо монахини. — А только пройдет время, и твой сынок таким же станет. Не будет для него большего счастья, чем людям руки выкручивать. Ну так чего же ты мне скажешь, сестра? Был окольничий Глебов в монастыре или все-таки не был?

Былая гордыня изошла слезами. Монахиня сжалась и произнесла кротко:

— Не губи мальца, князь. О чем угодно поведаю!

— Вот так-то оно лучше будет, — примирительно произнес Федор Юрьевич. — Эх, Агафья, неужели ты думаешь, что в приказе изверги какие-нибудь служат? Неужели думаешь, что нам в радость людей калечить? Вот ты согласилась, а у меня оттого на душе отлегло. Еще одна божья душа спасена. Назар, опять носом по столу скребешь! — прикрикнул князь на Маршавина. — Пиши давай. Сейчас инокиня Агафья исповедоваться будет.

— Готов я, боярин!

Подьячий вытер кончик пера о сальные волосы. Макнул гусиное перо в глубокую глиняную чернильницу.

— Матушка наша, государыня Евдокия Федоровна ни при чем. Это все аспид-искуситель, окольничий Глебов ее смутил дурными речами. Давеча я стою у своей кельи, а он уже вором в женский монастырь через ограду пробирается. Припер ее к стеночке, сердечную, и поганые слова выговаривает, на грех склоняет.

— А царевна чего?

Смутилась монахиня, но отвечала твердо:

— Называла его соколом да голубем сизокрылым, а себя при нем — голубкой. Говорила, что дождаться не могла, пока свечереет.

— Сколько раз он приезжал?

— Видела его три раза. А когда уходил, так государыня его до самых монастырских ворот провожала.

— При патриархе все это скажешь?

Монахиня только вздохнула:

— Как не сказать…

— Грамоте обучена?

— Знаю, князь.

— Черкни вот здесь, сестра, — пододвинул Ромодановский бумагу.

Тонкие пальцы монахини неуверенно оплели гусиное перо, и заостренный кончик аккуратно вывел закорючку.

— А далее что? — с надеждой спросила инокиня.

— Эх, мягок я, сестра. Мне бы тебя с крысами подержать, чтобы неповадно было в следующий раз правду утаивать. Матвей, проводи нашу гостью до ворот. Пускай к себе в монастырь направляется.