Читать ««Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.» онлайн - страница 2

Такими же они были и для мыслящих современников — как тех, до кого дотянулась репрессивная машина, так и тех, кто волею случая остался наблюдателем устрашающих и необъяснимых событий. Руководящие советские группировки испытали культурный шок такой силы, что его последствия не были преодолены и несколькими последующими поколениями. Порожденные эпохой репрессий настроения — а в их числе парализующий ужас перед карающей рукой государства, ощущение полной беззащитности, собственной малости, эфемерности всех социальных достижений — все это вошло в историческую память общества и прежде всего его образованной части, отразилось на мировосприятии советской интеллигенции.

Что касается репрессий против социальных низов, то они — в той или иной форме — являлись постоянным фактором ранней советской истории. И, возможно, именно по этой причине трагическая судьба тысячи делегатов XVII партийного съезда заслонила трагедию сотен тысяч колхозников, рабочих, мелких служащих, павших жертвой массовых репрессий в августе 1937-ноябре 1938 гг.

Историческое сознание интеллигенции в причудливой манере отражает стратегию большого террора, предусматривавшую — по замыслу его инициаторов — публичность политической чистки и тщательную конспиративность операций против социальных низов. По мнению Н. Верта, открытые процессы, «…эти пародии на юстицию, сопровождаемые бесчисленными митингами, широко „популяризируемые“ печатью и радио разоблачали многочисленные заговоры…» и указывали на чиновников, виновных в том, что своим бесчеловечным обращением с людьми они порождали недовольных — «резервную армию троцкизма».

Публичные процессы над бывшими вождями были прежде всего инструментом социальной профилактики, открытием клапанов для стравливания накопившегося пара, снижения уровня напряженности в обществе, но одновременно и методом воспитания новых кадров.

У массовых операций была другая цель: одним ударом покончить с «социально вредными» и «социально чуждыми элементами», затаившимися в толщах советского общества, и, соответственно, другие методы, апробированные в годы раскулачивания: истребление не лиц, но групп — по спискам, лимитам и квотам и самый высокий уровень секретности, видимо, для того, чтобы будущие жертвы не успели где-нибудь укрыться.

В самой массовой операции, кажется, нет особых загадок. Опубликован оперативный приказ № 00447 наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов», на следующий день одобренный Политбюро ЦК ВКП(б). В нем по пунктам перечислены контингенты граждан, подлежащих репрессии: всего восемь. В четырех пунктах упоминаются бывшие кулаки, «продолжающие вести активную антисоветскую подрывную деятельность», «бежавшие из лагерей и трудпоселков», или «скрывшиеся от раскулачивания», а также ранее «состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях, отбывшие наказание» или избежавшие репрессий, а также «активные антисоветские элементы из бывших кулаков». А вместе с ними «члены антисоветских партий», бывшие белые, чиновники, бандиты и бандпособники, сектантские активисты, церковники вперемешку с уголовниками, как находящимися на свободе, так и содержавшимися в лагерях. Все они заранее разделены на две категории: наиболее враждебных и менее активных элементов. Первые подлежат расстрелу. Вторые — заключению в лагерь на срок от 8 до 10 лет. Утверждены квоты по областям, поименованные лимитами. Расписан порядок ведения следствия: ускоренный и упрощенный. Установлены меры наказания и способ их назначения. Здесь также все просто. Приговоры выносит заочно областная (республиканская, или краевая) тройка.