Читать «Мой папа Штирлиц» онлайн - страница 107

С материнской половины несло "Дымком", голоса бухтели "бу-бу-бу", материнская кровать мелодично скрипела и, глотая слезы, Антошка уснула, думая, что всех простила бы, но этого "благодетеля" ни за что.

Две недели барак, напряженно принюхиваясь, ждал, когда капуста заквасится, а уж к ноябрьским на столах у всех красовалась и мелкорубленная, и кочанная, и розовая со свеклой, и острая с перцем, "лаврентием" да смородинным листом, и уж конечно, королева всех капуст – с мочеными яблоками и клюквой.

От вкусных воспоминаний в животе у Антошки урчит, как будто туда запихнули неуемное радио, и она торопливо наполняет бидон, дотошно возвращает все на свои места и очень осторожно поднимается наверх.

Ее руки покраснели от холода и капустного сока и теперь саднят. Она просто чувствует, как они покрываются красными шершавыми цыпками, но чесать нельзя – иначе совсем взвоешь.

Кроме того, в суете она совсем забыла, что хочет в туалет, а теперь, когда самая опасная часть дела осталась позади, вдруг вспомнила. Она хотела было уже, оставив капусту, быстро метнуться и сделать свое дело, притаившись между сараями, как вдруг громко, совсем в двух шагах от себя услышала:

– А Вас, Штирлиц, я попрошу остаться!

– Выследили, гады,– догадалась она.

На цыпочках, чтобы половицы не скрипели, она подкрадывается к двери и сквозь широкую щель видит расположившуюся на куче мокрого, слежавшегося угля шайку: близнецов по прозвищу Баретки, Хорька, Соплиста и Полупадлу – Севку Кривихина, прозванного так за тщедушность и малый рост.

– Фашисты проклятые, хоть бы вы провалились! – изнывая, с досадой думает Антошка, – теперь уж точно носу не высунуть – углем забросают. С капустой далеко не убежишь, да и с замком сразу не сладишь. Придется терпеть!

Чтобы не так хотелось писать, она зажмуривается и стоит скрестив ноги, надеясь, что случится чудо и "братва" уберется восвояси. Но шайка и не думает никуда сваливать. Наоборот, они достают пачку "Дымка", ловко прикуривают и, поминутно сплевывая, продолжают, видимо, давно начатую игру.

– Стурмбанфюрер, мне долозили, сто васы люди задерзали русскую "пианиску", – шепелявит Полупадла.

– Ну нет, – думает Антошка, – так дело не пойдет, надо срочно что-то придумать.

Первым делом она спускается в подпол, задирает подол, приседает и с огромным облегчением писает, следя чтобы тугая горячая струя не попала на сапоги и подол халата. Она понимает, что узнай мать про такое безобразие, ей не сдобровать, но с другой стороны, что ж человеку умирать что ли? Небось партизаны, когда от фашистов прятались, тоже не больно разбирались, где можно писать, а где нельзя.

Через несколько минут Антошка уже спокойнее поднимается наверх и с радостью видит, что дождь опять припустил и мальчишки, побросав бычки, со всех ног бегут к бараку. На всякий случай она ждет минуты две-три, потом, прикрывая бидон полой телогрейки, ловко орудует левой рукой, вставляя замок, и (благо ключа уже не требуется) быстро защелкивает его.