Читать «Песнь Соломона» онлайн - страница 225

Тони Моррисон

Поток яркого света ударил ему в лицо: дверца погреба открылась прямо у него над головой. На каменных ступеньках появились ноги Пилат, вниз они не двигались.

— Пилат, — сказал Молочник теперь уже негромко. — Он совсем не то имел в виду. Я все знаю. Я тебе объясню. Пойди сюда и выслушай меня. И потом, насчет костей. Это не кости того белого. Он, может, даже и не умер. Я был в пещере. Ни мертвеца, ни золота там нет. Кто-то нашел это золото, а может быть, и старика. Наверно, так, Пилат. Задолго до того, как ты там побывала. Только вот что, Пилат…

Она сошла на несколько ступенек вниз.

— Пилат?

Тогда она совсем спустилась в погреб, и он увидел перед собой ее глаза и неподвижные губы.

— Пилат, могилу твоего отца размыло. Через месяц его тело плавало в ручье. Батлеры или кто-то другой отнесли его тело в пещеру. Ведь не волки же протащили через всю пещеру труп белого старика и прислонили к камню возле входа. Ты отца своего нашла. И всю жизнь носишь с собой его кости.

— Папа? — шепотом сказала она.

— Да, да. И вот что я скажу, Пилат, ты должна его похоронить. Он хочет, чтобы ты его похоронила. Там, на Юге, где он родился. Возле Соломонова утеса.

— Папа? — снова спросила она.

Молочник ничего не ответил; он глядел, как ее длинные пальцы пробежали вверх по платью и замерли, коснувшись щек, словно крылья скворца.

- Я все эти годы носила папу? — Она шагнула к Молочнику, остановилась и довольно долго смотрела на него. А потом перевела взгляд на шаткий деревянный столик, стоявший возле каменной стены. Тут было так темно, что Молочник его даже не заметил. Пилат подошла к столику и сняла с него зелено-белую коробку из-под туфель, прикрытую крышкой и перетянутую резинкой. «Джойс», — гласила надпись на коробке. «Благодарите небеса за изящные туфельки фирмы «Джойс».

- Если я похороню папу, то, наверное, мне и это следует похоронить… где-нибудь. — Она взглянула на Молочника.

— Нет, — ответил он. — Нет. Это дай сюда. Поздно вечером, когда он вернулся домой, он не принес в дом на Недокторской почти ничего из тех вещей, которые он брал, отправляясь в дорогу. Но он принес коробку с волосами Агари.

Пилат категорически отказалась лететь самолетом, и они поехали в «бьюике» Мейкона. Она успокоилась и казалась довольной. Опять зашевелились губы. Устроилась она рядом с племянником, на переднем сиденье, и на плечах ее поверх старого черного платья красовался выигранный Ребой норковый палантин. Вязаную шапку она надвинула чуть ли не до бровей, ботинки, как всегда, без шнурков. Время от времени Пилат поглядывала на заднее сиденье — на месте ли мешок. В ней все дышало умиротворенностью.

И Молочник тоже ощущал в себе умиротворение, покой. Он возвратился на Недокторскую не с триумфом, как он предвкушал, но на сердце потеплело, когда он увидел робкую улыбку матери. И Лина, так и не простившая его, обошлась с ним вежливо, поскольку Коринфянам перебралась вместе с Портером в какой-то домик в Южном предместье. «Семи дням», понял Молочник, предстояло пополнить свои ряды каким-нибудь новобранцем, как в ту пору, когда Роберт Смит спрыгнул с крыши «Приюта милосердия». Но зато они говорили с отцом, вели долгие сумбурные разговоры, и Мейкон-старший жадно слушал о «данвиллских ребятах», которые до сих пор его вспоминают, и о том, как его мать убежала с отцом, и о том, что случилось с его отцом и дедом. Все относившееся к полету не заинтересовало его, но сама история ему понравилась, а также то обстоятельство, что в честь его деда и бабки назвали утес и ущелье. Чтобы не огорчить его, Молочник не стал в подробностях описывать Цирцею, сказал только, что она жива и разводит собак.