Читать «Мой Пигафетта» онлайн - страница 31

Но я знаю: ночь — обманщица. Звездное небо морочит мне голову: якобы там, на небе, есть дух, но там пусто, и ветер меня дурачит, завывая знакомыми и незнакомыми голосами, которые сливаются в мощный хор. Хорошо бы запеть с ними вместе: корабль плывет и мачты скрипят, но я молчу, стою, грациозно наклонив голову, как бывало Жестянщик, и плотно сжав губы, потому что Пигафетта сказал: даже для видавших виды моряков и даже при свете дня нос — место опасное.

Горе Оплатившему пассажиру, если его застанут на носу ночью, углубившимся в изучение специальных научных журналов, которые успели покрыться толстым слоем пыли в кают-компании. Потому что, как мне с трудом удалось разобрать при свете фонарика, неверно считать, что на мачтах больше нет смотровой площадки — «вороньего гнезда» лишь по той причине, что в наши дай сократилась числен но ность судовой команды. Не стоит и размышлять о том, в каких ситуациях прекрасно можно обойтись без Жестянщика. Потому что чем больше навигационный процесс определяется и направляется посредством опосредствованного восприятия и моделирования реальной действительности с привлечением информационных технологий, тем более значительными становятся требования, предъявляемые к нашим знаниям о структурах, составляющих таковой процесс.

Если мне суждено когда-нибудь снова ступить на сушу, эти сведения вряд ли пригодятся — во-первых, я ни слова не поняла, а во-вторых, что касается моих ходовых качеств, то у меня уже сейчас походочка — как в море лодочка, хожу на полусогнутых, в развалку, широко расставляя ноги, потому что палуба вечно норовит ускользнуть, лишив меня опоры.

Турниры в прачечной

В последующие дни температура начала понижаться, острова заволокло туманом. Потом пошел дождь, и я начала играть в пинг-понг со Вторым помощником в подвале — если быть точной, то на нижней палубе — корабля. Мой партнер играл плохо, а я еще хуже, так что каждый день незадолго до ужина я, основательно взмокнув, неизменно проигрывала двоим — моряку и морю, которое заставляло шарик выписывать над столом самые невероятные кривые.

Мы играли при открытых дверях, внизу, под ногами, гудели корабельные машины, в подвале напротив нашего раздавалось непрерывное тарахтение двух гигантских стиральных машин, в которых днем и ночью крутились скатерти и простыни, пододеяльники и полотенца, тенты, шнурки, перчатки, и, кроме того, белье офицеров и матросов. Машины были похожи на несгораемые шкафы, какие и на суше нечасто увидишь, они без устали очищали одежду от соли, масла, песка.

То и дело кто-нибудь, шедший туда, к машинам, останавливался и подбадривал нас возгласами или давал советы и указания, объяснял, как на корабле держать ракетку и что нельзя играть против моря и тем более — против пассажира, а если уж играешь, проигрывай из вежливости.

— Правила-то нехитрые, — сказал Старший механик, единственный на всем корабле, кому иногда удавалось выиграть у Капитана — чемпиона пароходной компании. — Смотрите не на шарик, а прямо в лицо противнику, на его губы.