Читать «Записки молодого варшавянина» онлайн - страница 125

Я постоял с минуту возле обоих раненых. Вагоново­жатый лежал сейчас тихо, с закрытыми глазами. Он еще разговаривал во время свадебного пира и даже по­шутил насчет того, что, мол, дети, зачатые под взрывы мин и гул артиллерийской стрельбы, вырастут крепкими мужиками и уж их-то не испугаешь никаким разруше­нием Варшавы. Сейчас он спал, потому что не открыл глаз, когда я подошел к нему. Девушки поставили возле него кастрюльку с кипяченой водой — это было все, что они могли для него сделать. Я прикоснулся к его руке: пульс у него был частым и слабым.

— Гжмот! — позвал я.— Сажайте-ка сержанта Овцу на велосипед и везите в больницу!

Ребята подошли к матрасу и, стараясь действовать как можно более осторожно, подняли вагоновожатого. Он сейчас же открыл глаза:

— Чего это?! Чего это тут делается?! Барнаба, я лучше здесь останусь! Я это все...

— Утром может быть слишком поздно,— ответил я.— Не для того я с тобой целых пять лет по Варшаве мотаюсь, чтоб позволить тебя здесь пристрелить! При­казываю уехать отсюда и никаких разговоров! Броне­бойщик Гервазий! Пойдете с сержантом!

Бронебойщик Гервазий молча встал и поковылял на своих раненых ногах.

— Знаешь адрес моих в Воломине? — спросил вагоновожатый.

— Знаю,— ответил я.— Завтра я тебя навещу.

Мы вынесли его в садик и посадили на седло велоси­педа. Ребята, поддерживая его с двух сторон, тронулись в путь. Минуту спустя они исчезли в темноте, а вскоре затихло и шуршание шин. Ночь была мрачная, без малейшего просвета. Так я простился с вагоновожатым. Однако я встретил его спустя три года, в 1947 году. Он стоял на углу Иерусалимских аллей и Маршалковской. Оттуда отходили первые трамваи, которые шли на Пра­гу через восстановленный мост Понятовского, и он руко­водил их движением. Это был символ победы жизни над смертью — в его собственной судьбе, и в судьбе Варшавы. Я был в обществе многочисленных приятелей и обменялся с ним лишь несколькими словами. Мы за­писали адреса друг друга. Однако встреча, к сожале­нию, так и не состоялась. Оба мы уже жили в разной действительности. А может, это было подсознательное нежелание растравлять раны?

Простившись с обоими ранеными, мы с Терезой по­шли наверх, в гостиную. Ветер гулял здесь, как в саду, сальная свеча собственного производства мигала от сквозняка, в пузатом книжном шкафу поблескивали по­золоченные корешки книг, с потолка жалобно свисала хрустальная люстра, почти лишенная подвесок. Тереза подошла к тахте и начала сбрасывать с нее обломки кирпича, куски осыпавшейся штукатурки и прочий му­сор. Где-то поблизости сильно грохнуло, и тут же за­бренчала вся гостиная. Я подошел к Терезе и обнял ее: