Читать «Том 1. Стихотворения 1906-1920» онлайн - страница 18

Марина Ивановна Цветаева

Москва, Рождество 1909

Пленница

Она покоится на вышитых подушках, Слегка взволнована мигающим лучом. О чем загрезила? Задумалась о чем? О новых платьях ли? О новых ли игрушках? Шалунья-пленница томилась целый день В покоях сумрачных тюрьмы Эскуриала. От гнета пышного, от строгого хорала Уводит в рай ее ночная тень. Не лгали в книгах бледные виньеты: Приоткрывается тяжелый балдахин, И слышен смех звенящий мандолин, И о любви вздыхают кастаньеты. Склонив колено, ждет кудрявый паж Ее, наследницы, чарующей улыбки. Аллеи сумрачны, в бассейнах плещут рыбки И ждет серебряный, тяжелый экипаж. Но… грезы все! Настанет миг расплаты; От злой слезы ресницы дрогнет шелк, И уж с утра про королевский долг Начнут твердить суровые аббаты.

Сестры

«Car tout n’est que rêve, ò ma soeur!»

Им ночью те же страны снились, Их тайно мучил тот же смех, И вот, узнав его меж всех, Они вдвоем над ним склонились. Над ним, любившим только древность, Они вдвоем шепнули: «Ах!»… Не шевельнулись в их сердцах Ни удивление, ни ревность. И рядом в нежности, как в злобе, С рожденья чуждые мольбам, К его задумчивым губам Они прильнули обе… обе… Сквозь сон ответил он: «Люблю я!»… Раскрыл объятья — зал был пуст! Но даже смерти с бледных уст Не смыть двойного поцелуя.

23-30 декабря 1909

На прощанье

Mein Herz trägt schwere Ketten,

Die Du mir angelegt.

Ich möcht’ mein Leben wetten,

Dass Keine schwerer trägt.

Франкфуртская песенка.

Мы оба любили, как дети, Дразня, испытуя, играя, Но кто-то недобрые сети Расставил, улыбку тая — И вот мы у пристани оба, Не ведав желанного рая, Но знай, что без слов и до гроба Я сердцем пребуду — твоя. Ты всё мне поведал — так рано! Я все разгадала — так поздно! В сердцах наших вечная рана, В глазах молчаливый вопрос, Земная пустыня бескрайна, Высокое небо беззвездно, Подслушана нежная тайна, И властен навеки мороз. Я буду беседовать с тенью! Мой милый, забыть нету мочи! Твой образ недвижен под сенью Моих опустившихся век… Темнеет… Захлопнули ставни, На всем приближение ночи… Люблю тебя, призрачно-давний, Тебя одного — и навек!