Читать «Пора летних каникул» онлайн - страница 131

— Ишь какой привереда, ногу ему послушать захотелось... Однако, Иваныч, вот мы и прибыли. Милости прошу к нашему шалашу.

Комната, в которой обосновался капитан, находилась рядом со взводом управления. Там то и дело грохотали солдатские сапоги, кто-то кого-то шумно требовал «к выходу», «на выход».

— Ты, часом, не нервный, Иваныч?

— Пусть себе колготятся. Мои нервы еще в финскую свалку заморозило.

— Ну и добро. Сейчас мы ужин соорудим. Вызову ординарца, он мигом все обстряпает. Боевой хлопец. Я ведь теперь — начальство.

— Не надо ординарца, Антоныч.— Стрельцов и Милашин нашли идеальную форму обращения — по отчеству.— Не »надобно его. Руки-ноги, слава богу, уцелели. Сами управимся.

— Сами — так сами. Кстати, обратил внимание на мою жилплощадь? Баронская спальня. Даже на белье хозяйском - баронские гербы. Честное слово, не вру. Сам видел. И велел баронское барахло выкинуть. А кровать-то, кровать посмотри какая! Отделение уложить можно, и еще место останется.

— Ну его к бесу, барона твоего. Мне, признаться, есть охота. Выкладывай запасы.

Через несколько минут на овальном журнальном столике, покрытом «Фелькише беобахтер» появились пузатая бутылочка, тушенка, консервированный компот, полголовки ноздреватого сыру и даже полосатые цилиндрики консервированного пива.

Стрельцов сделал рукой приглашающий жест.

— Прошу, Иваныч. Чем богаты, тем и рады. Не угощение, а сплошное вавилонское столпотворение. Коньяк французский, тушенка американская,— «Второй фронт», компот болгарский, сыр голландский. А вот пиво хоть и трофейное, но это трофей особого рода. Американское пиво. Немцы его где-нибудь там, в Арденнах, прикарманили, а мы — у немцев. В конце концов не прогадали союзнички.

Друзья пододвинули к журнальному столику глубокие кожаные кресла с подлокотниками в виде львиных морд.

— Ну что ж, начнем, пожалуй, — Стрельцов стал разливать в дымчатого стекла рюмки коньяк.

Милашин остановил его.

— Погоди,— он отстегнул с пояса флягу. — Солдатские кружки имеются? Давай их сюда. За погибших героев, за тех, кто сгорел в аду сорок первого, чтобы нам сегодня здесь, в Берлине, на победное знамя радоваться... За них... за мертвых победителей... Вечная им слава.

Стрельцов и Милашин подняли кружки.

— Крепка российская водочка,— сказал капитан, утирая проступившие слезы.

Старшина молча кивнул головой и тоже утерся. Потом промолвил, зачерпывая ложкой тушенку:

— Молод ты еще, Антоныч. Меня не проведешь: Крепка, конечно, водочка. А солдатских слез не надо стыдиться... Ну, друг, рассказывай. Все по порядку рассказывай.

— Нет уж, ты сначала.

— А что я? Ну воевал. Пятился до самой Волги-матушки. Осерчал — вперед попер. Раненый-перераненный, ан жив. Вечный старшина. Вот и вся моя военная автобиография. Что — я? Не полных семь классов образование. А вас, стрекулистов, пруд пруди. И офицеры из вас лихие. Шустрые ребятишки. Мамкино молоко на губах не обсохло, а, поди ж ты,— по Берлинам разгуливаете!.. Нет уж, брат, давай-ка рассказывай о себе. И о товарищах рассказывай... О Геннадии, о Викторе...

— О Глебе и Вильке.