Читать «Пора летних каникул» онлайн - страница 133

— Все это, конечно, верно, но как же ты все-таки...

— Проще простого. Открыл глаза, вижу — передо мной библейского вида старец с бородой. «Ну,— думаю,— вот так номер! Неужто на тот свет попал? Сейчас мне, безбожнику, покажут кузькину мать». Но все обошлось благополучно. Библейский старец оказался древним дедом Панасом... Это он старосту на бахчах приметил и дал нам знать... Не дед — бриллиант чистой воды. Два месяца прятал меня в погребе и лечил разными травами. Даже колдовал. Ей-ей, не вру! Шепчет, шепчет, меня смех берет. А потом глядишь — помогло. Умница дед. И Вильку с Глебом он похоронил. В нашем пулеметном окопе закопал, вместе с изувеченным «максимом»... После войны обязательно памятник поставить надо... Ну о себе что еще рассказывать... Ушел к партизанам»-. Ранило. Прилетел на «Большую землю». Подлечился. А дальше— ускоренные курсы артиллерийского училища.

Стрельцов закурил, лицо его, юное, тугощекое, как-то странно постарело—и вновь стало прежним, почти мальчишеским. Лишь на выпуклом лбу залегла поперечная морщина — и так и осталась.

Милашин сидел на подоконнике задумчиво пускал кольца дыма.

—Давай о другом, Антоныч... Вот, к примеру, зачем ты на стене гитлеровскую харю терпишь? Выбросил бы в сортир.— Милашин кивнул на портрет красивого гауптмана.

— А?.. А, портрет. Да так просто. Не успел... Так, значит, насчет портрета?.. Интересно, жив этот вояка или;..

Стрельцов снял со стены портрет, повертел в руках и выбросил его в окно.

— Успокоился, Иваныч?

— Так его — фон-барона недорезанного... Эх, Антоныч! Мало мы их положили. Ой, мало! Руки чешутся, зудят. Правильно поэт Симонов писал: «Убей его!» И писатель Илья Эренбург правильно учил: «Круши их! Без разбора!» Не нравится мне последняя мода: «Немцы разные, товарищи солдаты. Есть и хорошие немцы!»— Старшина в сердцах плюнул:— Знаем мы этих хороших. Где- они были, когда мы в сорок первом в собственной крови захлебывались?!

— Загнул ты, Иваныч. А Тельман?

— Так его ж убили. Всех хороших немцев фашисты в расход пустили.

— Так уж всех!

В дверь заглянул солдат с лукавыми глазами, светлыми, как у молодого поросенка,— ординарец Стрельцова.

— Разрешите, товарищ капитан?

Спросил он разрешения войти — так, для порядка. Не дожидаясь ответа, шагнул в спальню.

— Вот... Добыл, значит, вам, вместо утреннего кофея. В подоле гимнастерки ординарца лежало несколько

бутылок, покрытых заплесневелой пылью.

Стрельцов улыбнулся, погрозил ординарцу пальцем:

— Опять шукал, Еремей? Смотри, как бы тебя трибунал не приголубил.

— Товарищ капитан!— взмолился Еремей. Светлые его глаза влюбленно уставились на Стрельцова, и старшина понял, что ординарца и юного капитана — почти одногодков и чем-то даже похожих друг на друга — связывает фронтовая дружба, грубоватая во внешних проявлениях.

— И без тебя знаю, что я —товарищ капитан. Ты скажи лучше, зачем по подвалам шарил?

— А как же?— Еремей попытался состроить мину, какая бывает у человека, оскорбленного в лучших чувствах, но тут же опять залукавились его глаза.— А как же?