Читать «Игра в ящик» онлайн - страница 317

И сколько их было за эти годы, таких поездок в мечтах, сынок и папа, еще на общественных колесах, сначала электричкой, потом метро, а после такси или маршрутка на Талдомскую. В мечтах о том, чтобы никогда уже не ездить, ни вместе, ни по отдельности, туда, в НИИ педиатрии, ни через Войковскую, ни через ВДНХ, ни через Петровско-Разумовскую.

Девять лет тому назад, в июне восемьдесят девятого, пожарный, по наследству перешедший к новому хозяину стола телефон зазвонил перед заведующим сектором мат. методов, кандидатом технических наук Романом Романовичем Подцепой. Завибрировал, затрясся так, словно бы ток не потек своим положенным путем по проводам, а стукнул вдруг, ударил помидорного, как неумелого монтера, всеми вольтами.

– Они убились. Ночью со всей дури заехали на этой их пятере прямо под каток...

Подцепа даже не спросил, кто именно убился, заехал со всей дури в безбрежное железо ночи, настолько это было самочевидно и логично, он лишь одно в красную трубку крикнул:

– Сами? Вдвоем? Одни?

– Да, Димка дома, со мной остался, еще не знает. А они знака не заметили, взять влево, на дачу ездили, к Толченкину на день рождения...

Остальное Романа просто не интересовало. Толченкин или Крученкин, дача, день рождения или свадьба. Он должен приехать туда первым. До тещи. В чем был, только заняв денег у всех, у Гарика, у Моти, но главное, легко и просто, у завернувшего по счастью в сектор левенбуковского аспиранта Автандила Чавтурия, и прямо из ИПУ на перекладных в аэропорт. И улетел, успел, вечерним рейсом. Южносибирским утром встречал его все тот же, когда-то презираемый, бессмысленный, а ныне ставший внезапно самым близким и нужным человек, Игорь Иванцов, Маринкин брат. Он же, сто лет прописанный в порту бомбила, ловко оттер ментов, зачем-то вдруг пожелавших у приезжего растрепанного человека без вещей проверить документы:

– Чего это они?

– Да шахтерня у нас бастует! Не слышал разве? На площадь вышли и касками стучат под Лениным.

Да, что-то он слышал, ну конечно, как же, но только и это, невероятное, непостижимое, «сели под Лениным на площади и касками стучат», тут же забылось напрочь. Димок. Сынок, которого он не видел больше трех лет. Живой. Только какой-то странный, вялый, словно не в легкий воздух погруженный, а в воду, тяжелую, не проводящую толком ни свет, ни звуки жидкость.