Читать «Том 3. Московский чудак. Москва под ударом» онлайн - страница 186

Он лаял большим барабаном.

За ним (руки с желтою палкой — в карман!), в мужской куртке, в зеленых штанах и в зеленой полями заломленной шляпе шагала княжна, забасив, точно козлище:

Господи, мя не отверзи! В душемучительной мерзи — Червь, древоточец могил — Прежде я, пакостя, жил!

И за нею, подхватывая тот неистово дикий мотив, выступали: веприхой — старуха и скромного вида чиновник казенной палаты: без шапки, линялый какой-то, со взлизины пот отирающий: можно заметить, — уроды природы.

За ними валила толпа — с подворотен и с двориков воньких; и кто-то подтягивал визгло, — таким скрипокантиком

Став на прямые дороги, Как бы на чортовы роги Не напороться бы мне! Сердце очищу в огне!

Барабан, дурандан, разломался огромным бамбаном под небо; и все продолжали выскакивать и из открытых окошек высовывать головы.

Сшедши из выспренней выси, Господи, мысли возвыси: Ясно играющий рай — Нам, негодяям, подай!

— Вося!

— Ах, — матушки!

— Вося — негодники!

— Про негодяйства рассказывать будут свои…

— Что ж полиция смотрит?

— Молчи!

— Будут средства показывать: что от чего!

— Стало, — лекари?

— Вылечат, — как же: у карлы-то нос, поди, — где? Ась? Не вырос!

— Дуреха: носы не растут, как грибы!

— Коли знали бы средства, так выросли б!

В облако суетных пылей На животы наши вылей Над вертипижиной злой — Свет невещественный свой!

— Говоришь, что от носа?

— Чего еще!

— От животов они лечат.

— Княжна-то, — поет про свое, не про ихнее.

— Значит, — француженка: «жю» да «зиду»!

И действительно: ритм разбивая и этим фальшивость высказывая, в общий хор совершенно отчетливо врезалось:

Же ремеде си ду, — Кере де Жэзю!

Не к квартире профессора шли: завернули на двор, что напротив, и расположились как раз перед желтеньким домом; за ними кривился сарайчик ветхий с промшелой, ожелченной мохами крышей, с промшелым забориком, с прелою кучей, где мусоры розовые или серо-синявые, — гнилью цвели; вся трухлявая гнилость кричала из черно-зеленого крапа предметов на желтом на всем, — выпирающей ржаво-оранжевой рыжью.

Стоял вымыватель помой, рот разиня; из фортки карюзликом ржавеньким выглядел Грибиков; ярко Романыч рыжел своей рожей зырянскою:

Старец во вретище грубом Вот уже ставит под дубом Светом наполненный крин. Дуб — старолетний: Мамврин!

Кавалькас кричал красным жилетом; лицом протухающим явно отсвечивал в празелень; ярко-зеленой штаниной кричала княжна; Вишняков зажелтел, как имбирь; механически как-то профессор со всеми на дворик затиснулся; не Вишнякова узнал, вспомнив все про письмо; захотелось, продравшися через толпу, разузнать поподробней, кто — автор; поэтому он и затиснулся; можно было спросить откровенно: да — старчище, пледом закутавшись, зеленогорбый какой-то, под черною, выгнутой шляпой стоял за спиною его, прижимая дубину к груди.