Читать «Железная монета» онлайн - страница 3

Хорхе Луис Борхес

Элегия о Родине

Восход поблескивал стальным чеканом. Его ковали хутора, пустыни, пять-шесть семейств и — в прошлом и поныне недвижный мир в покое первозданном. Потом бразильцы, тирания. Длинный реестр геройства и великолепья. История, сорвавшаяся с цепи, став всем для всех на краткий миг единый, Растраченное попусту наследье, высокий цоколь, праздничные даты, высокий слог, декреты и дебаты, столетья и полуторастолетья, — лишь уголек, подернутый лиловой золою, отсвет пламени былого.

Герман Мелвилл

Он был по крови связал с морем предков стихией саксов, кликавших моря "дорогами китов", объединяя две разные безмерности — кита и бороздимого китами моря. Он породнен был с морем. И когда он эту хлябь воочию увидел, он вмиг узнал ее: он ей владел, входя в моря Священного Писанья и катакомбы вечных архетипов. Он, человек, вручил себя морям и — дни за днями — их преодоленью, узнал гарпун, дымящийся в крови Левиафана, дюнные узоры песка, и запахи ночей и зорь, и горизонт, где караулит случай, и радость безбоязненного шага, и долгожданный вид своей Итаки. Завоеватель моря, он ступил на сушу, подпирающую горы, куда привел его туманный курс и ненадолго задремавший компас. Обходит Мелвилл свой наследный сад, новоанглийский вечер коротая, но он — во власти моря. Перед ним — бесчестие калеки-капитана, неведомая хлябь, нежданный шквал и леденящий душу белый призрак. Бездонный том. Изменчивый Протей.

Конец

Сын книгочей с бесцветною судьбою, На склоне жизни ставший сиротой, Пытается бороться с пустотой. (Здесь двое были, и сегодня двое: Он с памятью.) Раздавленный своей Тоскою, он упрямо ищет всюду Ее умолкший голос, веря в чудо, Которое окажется щедрей, Чем смерть. В уме всплывают то и дело Избитые святые пустяки — — Неисследимые материки Погибельного нашего удела. Кто б ни был Он, прошу я у Творца Не утешенья, а ее лица.

Удел клинка

Оружье предка, позабыла сталь Бои с их голубым Монтевидео В надежном окружении Орибе, Великими Полками, долгожданной И легкою победой при Касерос, Запутанным, как время, Парагваем, Свинцом двух пуль, вошедших прямо В грудь, Водой, порозовевшею от крови, Отрядами повстанцев Энтре-Риос, Комендатурой между трех границ, Конем и пиками дремучих дебрей, Сан-Карлосом, Хунином и концом… Бог дал той стали блеск. Она незряча. Бог дал ей героизм. Она мертва. Спокойна, как трава, она не помнит Мужской ладони, ратного огня, Источенной годами рукояти И меченного родиной клинка. Простая вещь среди других вещей, Задвинутых в музейную витрину, Всего лишь символ, тень и силуэт — — Кривой, нещадный и забытый всеми Не хуже, думаю, чем ты и я.