Читать «Сборник произведений» онлайн - страница 95

— Папа в конторе, мама на базаре, а дома только я и пьяные.

Шли, однако, годы, и эмиграция стала уставать и стареть. Постепенно стихая, замолкли в Париже русские политические диспуты. Где-то — в глубине — еще гнездились неунывающие политики, однако на общественной поверхности над ними не было даже пузырей — до того они боялись публично раскрыть рот… Газеты и журналы, не смирившись в борьбе с большевистским злом, тем не менее заполнялись мемуарами (о встрече с царским поездом на станции Раздельная или матросом Железняком — в кулуарах Учредительного Собрания), советами молодым хозяйкам (как выводить веснушки при помощи вульгарной пареной репы) и литературными опусами безнадежно начинающих или безнадежно кончающих авторов.

На собраниях вместо упорных (но бесплодных) споров: Монархия или Республика? — трактовались преимущественно вопросы богословские, исторические, охотничьи и эротические. Диалектический материализм сим нимало не ущерблялся, но зато необычно повышался общеобразовательный уровень дам первого канонического возраста, густо заселявших первые ряды всех лекционных залов… Мало-помалу свелись к необходимому минимуму бесчисленные эмигрантские балы, но краковяк, польку-кокетку и мазурку новым поколениям передать не удалось. Сгорали, как свечи, русские рестораны и кабаки, замолкали струнные оркестры и хоры, старели и обращались в «пару гнедых» некогда лихие кельнерши. Один раз поставивши чеховский водевиль, на долгие месяцы пропадал русский театр. Так что, если бы не «День Непримиримости» и не «День Скорби» и не балалаечный оркестр корпуса имени Императора Николая Второго — можно было бы поклясться, что политической эмиграции больше не существует. Только одни отцы духовные работали, не покладая рук, предавая земле и первопоходников, и второпоходников, и просто беспоходников, начинавших уже сдаваться в смерный плен массами.

14. Новая жизнь Ивана Матвеевича

Из веселой банды привычных гостей Ивана Матвеевича одни навсегда переехали в известный русский мавзолей под Парижем, другие перешли исключительно на «Виши» и «Витель», третьи остепенились — копили деньгу, либо с головой увязли во всяких благочестивых чудачествах и маньячествах: ели только сырую морковь с медом, спали — из боязни «элементалов» — наглухо законопатив окна, ходили в антропософское общество, изучали «йога» и совершенствовались до того, что их собственные жены обивали пороги возможных покровителей, чтоб как можно скорей распределить мужей по старческим домам.

И в квартире Ивана Матвеевича произошли разительные перемены: Лидия Васильевна с помощью добровольцев из уцелевших старых друзей оклеила знаменитую комнату общечеловеческими обоями, собрала — с бору да с сосенки — нужную мебель и поселила там Бубу, ставшую уже студенткой. Дочь пламенного русского патриота и монархиста предпочитала, кстати сказать, в обиходе французскую речь и на родном языке изъяснялась немногим лучше барабанщика Великой Армии, взятого в плен под Смоленском и пробывшего год в качестве гувернера при детях помещика-западника.