Читать «Фельдмаршал Борис Шереметев» онлайн - страница 20

И Шереметев понял его, отвечал кратко:

— Да уж случилось, брат.

— Что ж мы так стоим-то? Давай зайдем в остерию, выпьем вина, посидим.

Они вошли в остерию, нашли свободный столик. Толстой заказал три бутылки вина, сам наполнил бокалы.

— Ну, за встречу, Борис Петрович!

— За встречу, Петр Андреевич, — поднял свой бокал Шереметев и, пригубив, похвалил: — Хорошее вино.

— Да уж, не сравнишь с нашей косорыловкой.

— Тут и палаты, брат, — вздохнул Шереметев, осушив бокал. — Все каменно, все изрядно. В Москве уголек оброни — и пол-Москвы как не бывало. А здесь…

— Тут, помимо камня, все улицы из воды-каналов, жители друг к дружке либо плывут, либо через мосты бегают, их тут более трехсот.

— Мостов? — ахнул Шереметев.

— Ну да.

— А каналов?

— Более чем полторы сотни. Город-то весь на островах, которых более ста.

— Да, дивны дела Твои, Господи! И живут ведь.

— Еще как живут! Богатеющая страна Венеция.

Допили одну бутылку, распочали вторую, наконец Толстой сказал:

— Доходило до нас: казнили заговорщиков-то. Их при мне заарестовали, а через три дня я уехал с волонтерами.

«Хорошо, что успел уехать», — подумал Шереметев, а вслух сказал:

— Всех четвертовали. И Цыклера, и Соковнина, и Пушкина.

— М-да… — задумчиво молвил Толстой. — Ты был там?

— Не. Болел. Государь уж выговаривал мне. Но мой дворецкий был, рассказывал, что на свиньях привезли гроб Милославского и поставили под эшафотом . И вся кровь казненных на него лилась.

Шереметев заметил, как побледнел Толстой при последних словах. Оно и понятно: был в молодости Петр Андреевич адъютантом у Милославского, его сторону держал и по его приказу стрельцов на Кремль подымал в мае 1682 года — за Софью, против Нарышкиных, стало быть и против Петра, хотя тому всего десять лет тогда было.

— Да. Хорошо, что Иван Михайлович не дожил до сего дня, — сказал Толстой.

«А ты-то вот дожил».

Словно услышав мысли собеседника, Толстой продолжал:

— Я молод был. В его власти. Что приказывал, то и делал. А после, помнишь же, мы с тобой вместе с князем Голицыным на Крым ходили, — молвил Толстой, словно оправдываясь за глупость молодости.

— Как не помнить… — усмехнулся Борис Петрович. — Вместе и улепетывали оттуда. Тебя, если честно, что спасло, Петр, — воеводство.

— Да, да, — согласился Толстой. — Я был воеводой в Устюге Великом, когда Петр Софью с престола ссаживал. Но, поверь слову, был бы в Москве, ее бы сторону не взял. Ей-богу! Но он-то, видно, помнил восемьдесят второй, хотя и мал был тогда.

— Еще бы не помнить: всех дядьев его на глазах перебили стрельцы. Зарубка на всю жизнь.

— Когда я узнал, что воцарился Петр Алексеевич, я сразу же присягнул ему. От чистого сердца присягнул. Веришь?

— Я-то верю… — молвил со значением Шереметев, берясь за третью бутылку.

— Но мне ж надо было как-то и его убедить. Свой грех перед ним замолить. В девяносто четвертом, слышу, едет он в Архангельск. Ну, думаю, надо встретить так, чтоб ему понравилось. И встретил. Такую пальбу с пушек открыл, что весь город переполохал. Закатил пир по случаю его приезда в Устюг, а когда тост за него произнес, опять грянул салют. Вижу, понравилось ему. Вечером после пира зовет меня, спрашивает: «Скажи, Петр Андреевич, вот ты с Голицыным дважды на Крым ходил, отчего оба раза неудачно? Как думаешь?» А я и говорю: «Оттого, государь, что степью шли, а надо бы водой попробовать». Засмеялся Петр Алексеевич этак довольно и говорит: «В этот раз со мной пойдешь водой». И я пошел с ним под Азов, на штурм ходил с охотниками, вместе победу отмечали.