Читать «Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева» онлайн - страница 106

немытый плюхнуться желудок, да горло рваное мешало.

Пам! Пу-бу-бу, пу-бу-бу, пу-бу-бу! Па! Та-та!

И отключился. Вернее, себя запомнил у изъеденного

серебра общественного зеркала, над головой малиновый

излом уж электричество не силится до желтизны

шестидесятисвечовой раззадорить, раскалить, а на лице, на

коже застыли капельки воды, не смачивая серую, по голубой

не расстекаясь.

И нет меня больше,

И нет меня больше,

И нет меня больше,

И мне хорошо.

А ночью снова жрал, давился, а заглотив, плевал

угрюмо, цедил слюну паучью и слушал лажовщиков,

старавшихся известным и безотказным способом избавиться

от странных и ненужных чувств, которые он, Леня, своим ад

либитумом предконцерным навеял невзначай. Ну, то есть с

удалью, кою не занимать, похабству предавались

сентиментальному. Полузабытые мелодии безумной юности

своей насиловали грубо, скопом, свистя и улюлюкая, словами

повседневными, тупыми, пошлыми.

Мы идем, блин, шагаем в коммунизм,

Задом наперед, иеллоу субмарин.

Днем, когда у стойки с гвоздями медными тоскливые

и тягостные сумерки пивком прохладным разогнал, томившее

и мучавшее полночи и полутра нечто неосознанное внезапно

понятным, ясным побужденьем оказалось.

Уйти! На что ты соблазнился, дурень? На что свой

шанс, свой зов сменял? Уйти! Уйти от них, уйти от всех.

Сегодня… Обязательно!

Продолжить путь. Мелодию движения опять

поймать… Еще немного выпить, съесть, что это? желе из

клюквы, стрельнуть десятку и привет. Ту-тууу!

Всевышний, купи мне

Крутую педаль.

Шумел камыш, деревья гнулись, шалман катил по

Красному проспекту, и пелось, и плясалось, Боже мой, как

никогда, ах, может быть неплохо, что рвутся у автобусов

ремни какие-то резиновые, быть может в этом есть какой-то

смысл.

У всех аппарат есть,

А я на бобах,

Пока в сердце джаз, а в душе рок'н'ролл,

Пошли мне за верность новый Ле Пол.

— Лень! Ну, че ты там отстал? — Аркаша обернулся.

План забирал, прикалывала кочубеевка, тень школьного

товарища куда-то утекала, рассыпалась бисером и капельками

ртути впитывалась в рябой ночной асфальт.

— Да дай же ты отлить спокойно человеку, — обнял и за

собой увлек Вадим Шипицын, клавишник с брюшком, — вишь

мучается полчаса уже, бедняга, угол ищет, закоулок. Догонит.

Фиг вам! Фиг вам! Вот только бы немного воздуха,

совсем чуть-чуть… железо, отпусти, три раза за два дня, ведь

это ж десять лет моих, зачем же сразу, несправедливо так…

обидно… шик-шик-шик… немного, горсть всего лишь дай в

ладошку наскрести внезапно заиндевевшей ночной мути,

вдохнуть разок… Свет, больше ничего, небесный,

ослепительный… И в мягкую землицу лбом вмял Зух мелкую

траву, и сумку судорожно к животу прижал.

Патрульные, найдя его под утро с распятием,

приклеенным к пупу, беззлобно ухмыляясь, посочувствовали:

— Что, не помог?

— Смотри, вроде бы тощий, а тяжелый.

Володя же Самылин не стеснялся. Он, предварительно

у дам (у левой и у правой) прощенья попросив, извлек свирель

из закромов вельветовых и стал, под визг девиц, и хлопать

успевавших, и разбирать вслух буквы непривычные, писать

парной струей на пыльном тротуаре.

— Жа… нис…